Михаил Серяков - Одиссея варяжской Руси

На контакты с балтийскими славянами помимо курганного обряда погребения указывают также керамический материал и элементы домостроительства на некоторых памятниках куршского ареала {105} 105 Седов В.В. Очерки по археологии славян. М., 1994. С. 85. . Весьма важным элементом, говорящим не просто о эпизодических контактах, а генетическом родстве между собой латвийских вендов и полабских славян, стали данные антропологии. В результате проведенных в 50-х годах XX в. исследований в антропологическом строении современного населения западных районов Латвии, в том числе проживающего в бассейне реки Венты и в окрестностях Вентспилса, был выявлен комплекс признаков, указывающий на участие в образовании этого населения компонента со средиземноморской примесью. «Сопоставление средиземноморских элементов, присутствующих в антропологическом строении населения Курземе, со средиземноморскими особенностями, присущими славянскому населению X — XII вв. Мекленбурга и Померании показывают их значительное сходство. Это стало существенным аргументом в пользу древнего проживания славян в бассейне Венты и славянской атрибуции ливонских вендов» {106} 106 Витое М.В. Антропологическкая характеристика населения Восточной Прибалтики (по материалам антропологического отряда Прибалтийской экспедиции 1952–1954 гг.) // Вопросы этнической истории народов Прибалтики. М., 1959. С. 575–576. . Однако в результате археологических исследований в Прибалтике, в том числе в нижнем течении реки Венты и на острове Эзель, были найдены антские фибулы, что заставило В.В. Седова удревнить время появления славян в этом регионе: «Находки славянских пальчатых фибул в западных регионах территории Литвы и Латвии, описанные выше, — явное свидетельство проникновения славян в этот регион в VI–VII вв. По всей вероятности, от миграционной волны разноплеменного дунайского населения, направлявшейся в северном направлении в Мазуринский регион, оторвалась какая-то группа, состоящая преимущественно из славян, которая достигла восточного побережья Балтийского моря. Здесь славяне расселились среди куршского населения и пришли в соприкосновение с ливами. Как и другие прибалтийско-финские племена, ливы вслед за германцами именовали славян венедами. Остатки этого этноса Генрих Латвийский и называет венедами» {107} 107 Седое В.В. Очерки по археологии славян. М, 1994. С. 76. . Как видим, труд Саксона Грамматика настолько прошел мимо внимания отечественных историков, что все три этих исследователя даже не ставили перед собой вопроса, как соотносятся русы из «Деяний данов» с венедами Генриха Латвийского.

Еще одной загадкой средневековой истории данного региона является обнаружение там значительного количества подвесок со знаками Рюриковичей. Начиная с XIX в. на территории Руси и Прибалтики археологи стали обнаруживать подвески с изображениями знаков этой династии, которые большинство специалистов расценивали как верительные знаки представителей великокняжеской власти. Однако такому пониманию этих предметов на первый взгляд противоречила география находок — значительная часть подобных подвесок была найдена в тех районах Прибалтики, которые непосредственно не входили в состав Древнерусского государства. Действительно, 27 подобных артефактов были найдены в Прибалтике, 19 — на Руси, 4 — в Верхнем Поволжье и Прикамье и 1 — в Понеманье. В результате этого часть исследователей предпочитала рассматривать древнерусские и прибалтийские подвески раздельно, расценивая последние как элементы женского убора. Подобное понимание отталкивалось от особенностей обнаружения данных вещей: «В Латвии такие повески носили с конца XI до XIII века. Только четыре из них нашли при раскопках городищ (Турайды, Даугмале, Кокнесе), все остальные в могилах. При этом десять подвесок были обнаружены в женских, а шесть в детских захоронениях» {108} 108 Знаки Рюриковичей или подвески знатных ливских женщин // Восточный путь. Austwegr. 1996. № 2. С. 31. . Тем не менее, рассматривая обе группы подвесок во взаимосвязи, С.В. Белецкий определил артефакты, найденные на территории Руси, как подвески-оригиналы, а артефакты из Прибалтики — как подвески-реплики, сделанные по образцу первых. Выяснилось, что жители Прибалтики копировали сначала подвеску с трезубцем Ярослава Мудрого, а после перерыва — подвеску со знаком какого-то русского князя, жившего не ранее XII в. В связи с последним отмечалось, что «Хроника Ливонии» упоминает, что прибывший к ливам в 1184 г. в качестве миссионера Мейнард испрашивал дозволения вести проповедь среди этого племени у полоцкого князя Владимира. Что же касается Ярослава Мудрого, то ни один письменный источник не фиксирует активности этого русского князя в том регионе Прибалтики, где были найдены воспроизводящие его знак подвески.

Исследователи также достаточно давно обратили внимание, что все найденные в Прибалтике подвески сконцентрированы на территории проживания племени ливов. Однако это была не единственная особенность, выявившаяся при изучении данной группы находок: «Три четверти (20 экз.) найденных в Латвии подвесок, о которых идет речь, были обнаружены на сравнительно небольшой территории — между Икшкилес и Саласпилсом. (…) На городище Мартыньсала (в Саласпилсе) жил вождь местных ливов Ако, который предпринял в 1206 г. попытку объединить против немцев князя Полоцка, гауяских ливов и литовцев, но не успел сделать этого. Расположенный рядом с Мартыньсала остров Доле, на котором находится исследованное археологами кладбище Рауши, давшее шесть описанных выше подвесок, в начале XIII века называли Королевским островом (Insula Regis). Уже в 1895 г. Буххольц в своей статье “О кирхольмских королях” обратил внимание на то, что в хрониках XIV–XVI веков есть немало указаний на проживавших на обширных землевладениях между Саласпилсом и Икшкилес свободных крестьян, которых называли “королями” и которые были, видимо, потомками местных правителей» {109} 109 Там же. С. 32. . Латышский археолог Э.С. Мугуревич предположил, что данные подвески были отличительными знаками женщин из знатных ливских родов и могли передаваться ими из поколения в поколение. Из-за находок подвесок со знаком Рюриковичей преимущественно в женских и детских захоронениях может создаться впечатление, что данный знак бытовал в основном среди ливских женщин, однако это не совсем так. Наиболее раннее изображение знака Рюриковичей в этом регионе мы встречаем на серебряных ножнах меча в ливском могильнике Кримулдас Рижского района Латвии (рис. 2). Специалисты считают, что данный знак восходит к знаку Владимира Святославича и, следовательно, является самым ранним в данном регионе {110} 110 Ширинский С.С. Ременные бляшки со знаками Рюриковичей из Бирки и Гнездова // Славяне и Русь. М., 1968. С. 219. . Кроме того, это указывает на то, что первоначально данный знак использовался воином и лишь впоследствии стал появляться в женских и детских захоронениях. Вызывает удивление и стойкость «королевской» традиции у ливов, продолжавшейся до XX в. (последний ливский «король», пытавшийся спасти свой народ от ассимиляции, стал жертвой латышской межвоенной карательной психиатрии). Хоть у других прибалтийских племен точно так же были свои вожди, однако после утраты независимости ни одно из них в течение веков не хранило родовых преданий своих прежних владык. Интересно также и название кладбища, которое может содержать искаженный корень -рус-.