Владимир Малышев - Мифы и загадки нашей истории

15 сентября была составлена «Инструкция по обращению с населением Петербурга», предписывавшая направлять в пункты сбора военнопленных и концентрационные лагеря всех красноармейцев, милиционеров, коммунистов, комиссаров, евреев и «подозрительных элементов». Исходя из этого, планировалось зарегистрировать все мужское население города. Это подтверждает и немецкий военный исследователь Хассо Стахов в своей книге «Трагедия на Неве». По его словам, еще в июле 1941 года офицеры Генерального штаба разработали вопреки всем тирадам ненависти к «символу большевизма» планы по захвату города и решению вопросов, связанных с контролем, эксплуатацией, управлением, работой заводов и других учреждений, а также со снабжением. Когда до командования войск под Ленинградом был доведен приказ Гитлера и немецкие части стали перебрасывать под Москву, стало ясно, что ставка окончательно сделана на то, чтобы уморить город длительной осадой.

Чтобы сразу подавить силы обороны, немцы задумали операцию, которую некоторые называют «русским Перл-Харбором». Они решили одним массированным ударом уничтожить Балтийский флот, который стоял в Кронштадте. 21 сентября, рано утром на город двинулась немецкая воздушная армада – 230 бомбардировщиков. Однако Перл Харбора не вышло. Немцы не знали, что на подходах к городу русские имеют то, чего у гитлеровцев не было всю войну: совершенно секретную радиолокационную станцию «Редут-3». Поэтому еще за 20 минут до появления самолетов, флот и зенитная артиллерия Кронштадта получили предупреждение о грядущем нападении и сумели его отбить. Под Ленинградом было еще две таких РЛС, которые предупреждали о налетах. В Кронштадтском сражении в трех коварнейших налетах (тремя колоннами, с трех сторон одновременно) участвовало, в общей сложности, около 600 вражеских бомбардировщиков типа «Юнкерс-88» и пикирующих «Юнкерс-87», известного своей наглостью и варварским уничтожением британского города Ковентри, 8-го ударного авиакорпуса. При нападении на Перл-Харбор (7 декабря 1941 г.) в двух совершенных Японией налетах участвовало, в общей сложности, 353 самолета. Однако американский флот был практически уничтожен, а наш уцелел! В результате Балтийский флот и орудия береговых батарей – всего более 470 мощных орудий все время блокады успешно отражали налеты и подавляли огневые точки противника.

Первые месяцы осады немцы не имели под Ленинградом тяжелых орудий. Потом подвезли гигантские трофейные пушки, в основном, захваченные во Франции, калибром 320, 400 и даже 520 мм. В том числе и громадную сверхпушку «Дора», которую установили в Тайцах близ Гатчины. После этого методично, изо дня в день они принялись громить город. Одновременно его также методично бомбила немецкая авиация. Всего за все время блокады против Ленинграда было выпущено более 150 тысяч снарядов, сброшено более 102 тысяч зажигательных бомб и 4600 фугасных. Так почему же все-таки Ленинград не постигла участь разрушенного до основания Сталинграда? Во-первых, в Ленинграде все-таки не было уличных боев, а в Сталинграде они продолжались почти полгода. Во-вторых, большинство зданий в Сталинграде были деревянными, и они сгорели, а каменные находились в центре и строили их, в основном, в советские времена. Их нельзя сравнить с прочными кирпичными домами Ленинграда, построенными еще при царях. Однако дело было не только в прочности построек. На Ленинград сыпались «зажигалки» – небольшие бомбы с начинкой, которую немцы называли «громовой студень». Пробив крышу, такая бомба воспламенялась, поджигая стропила. Все здания в Ленинграде имели деревянные стропила, перегородки и чердачные перекрытия. Высохшая за многие десятилетия древесина домов воспламенялась легко, пожар мгновенно распространялся по всему объёму здания. Казалось, город должен был быстро сгореть до тла, но… Но он не горел! 14 сентября 1941 года «Ленинградская правда» писала: «Не первую ночь фашистские поджигатели сбрасывают на Ленинград сотни зажигательных бомб. Но город не горит, а отдельные пожары быстро ликвидируются. Город словно сделан из особого огнестойкого материала…»

В этом была заслугой учёных-химиков. Лаборатория под руководством кандидата химических наук А. И. Заславского предложила обрабатывать деревянные конструкции фосфатами, что защитить дерево от огня. Но где их взять? И тут вспомнили, что на Невском химкомбинате остался неиспользованный суперфосфат – сельскохозяйственное удобрение – чуть ли не сорок тысяч тонн! Суперфосфат с барж перегружали на грузовые трамваи и машины, потом на тележки, носилки, в ведра. Им было покрыто 90 % чердачных перекрытий и деревянных строений, девятнадцать миллионов квадратных метров! В необработанных процентах числились… Бадаевские склады, которые потом и сгорели. Но сжечь город гитлеровцам так и не удалось.

В декабре 1943 года Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление об организации выставки «Героическая защита Ленинграда». На ее основе затем возник знаменитый Мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда. Создателем его стал Лев Раков – ленинградский ученый, которого директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал «легендарной личностью». По тем строгим временам это действительно был совершенно необыкновенный человек: высокий, статный, эрудированный, остроумный, мягкий и интеллигентный, всегда тщательно и элегантно одетый. Посетившая вместе с мужем Ленинград жена будущего президента США Дуайта Эйзенхауэра Клементина, с которой ему поручили работать переводчиком, сказала: «Мистер Раков, вы единственный мужчина в СССР, который умеет носить шляпу».

Родился Лев Львович Раков в 1904 году. Окончил в Петербурге Выборгское коммерческое училище, одну из лучших школ города. Мечтал стать моряком, в 1921 году хотел поступить в Военно-морское училище, но его забраковали – как «выходца из дворянского сословия». В результате поступил в Петроградский институт истории, философии и лингвистики. Однако через два года бросил учебу и пошел работать конторщиком в редакцию «Вестника Ленсовета», потом устроился экскурсоводом в Русский музей. Только в 1927 году решил продолжить учебу и поступил на историко-лингвистический факультет уже Ленинградского университета. Потом был зачислен в аспирантуру на кафедру истории Древнего мира, начал преподавать, стал научным сотрудником Эрмитажа, а потом его ученым секретарем, читал блистательные лекции, удивляя всех своими знаниями и необыкновенной эрудицией. Но больше всего он поражал студентов своей внешностью: стройной фигурой, ростом, осанкой, благородным породистым лицом, исполненным ума.