Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

К чему эта принципиальность? Улаживались вопросы и посложнее, когда того требовали династические интересы. Возможно, религиозные аргументы действительно сыграли свою роль: для Екатерины, которая сама перешла из лютеранства в православную веру, наверняка было важно показать своим новым соотечественникам, что перемена ею вероисповедания не была только внешней, а религиозные убеждения короля были хорошо известны. «Тот, кто верует в триединого Бога, всегда будет им охраняем, — писал он своему камер-юнкеру Класу Флемингу, находившемуся с ним в Петербурге, — в особенности когда защищает истинное учение, в котором я рожден и защищать которое есть моя постоянная и строжайшая обязанность». Но, возможно, больше всего короля раздражала навязываемая императрицей опека — он устал от опекунства, и не только с русской стороны. Противостоя Екатерине, он противостоял и Рейтер-хольму.

Помолвка была разорвана, и 1 октября король со свитой покинул российскую столицу. Императрица, для которой по-прежнему было важно получить в лице шведов союзников, была, кажется, готова на компромиссы, но в середине ноября с нею случился удар; по мнению некоторых, его причиной было неудавшееся бракосочетание. Ее сын и преемник отец Александры Павел I оказался менее заинтересованным в сближении с Швецией, а в религиозном вопросе был так же упрям, как Густав Адольф.

Трагизм ситуации состоял в том, что чувства юной пары вовсе не остыли в тени интриг международной политики.

От сватовства Густава IV Адольфа к Александре по естественным причинам не осталось никаких изображений, поскольку весь замысел рассыпался. Состоявшееся через год обручение короля с принцессой Фредрикой, напротив, увековечено. Слева на картине младшая сестра невесты, сама Фредрика, ее отец, наследный принц Баденский, Густав IV Адольф и герцог Саксонско-Веймарский. Четверо господ справа — из свиты шведского короля. Королевская библиотека (Стокгольм)

Александра при случае неоднократно высказывала свою горечь по поводу неосуществившегося брака и уверяла, что никогда не забудет шведского короля. Густав Адольф тоже тяжело переживал разрыв помолвки.

Однако «брачный вопрос» решился довольно скоро. Спустя год теперь уже совершеннолетний король женился на принцессе Баденской Фредрике Вильгельмине Доротее. Сестра Фредрики была замужем за старшим братом Александры, который через четыре года станет российским императором под именем Александра I; иными словами, Густав Адольф и Александр стали свояками. Наконец шведский и российский царствующие дома породнились, хотя и не так, как задумывалось.

Сразу после отъезда Густава III из российской столицы Санкт-Петербургская Академия наук сообщила, что король принят в ее почетные члены. В направленном директору Академии благодарственном письме Густав написал, что ее «слава» является достаточной причиной для того, чтобы он с радостью принял это избрание, и подчеркнул: тем самым его соединят новые связи с императрицей, в «мудрости» и «добродетелях» которой он имел честь удостовериться. На следующий год шведская родственная Академия сквиталась, избрав своим членом непопулярного Домашнева, а спустя еще пять лет — и его преемницу княгиню Дашкову.

В этих и некоторых иных случаях членство в академиях было картой в политической игре. Однако между двумя академиями имелись и серьезные научные связи. Петербургская была учреждена в 1724 г. указом Петра Великого, образцом для нее послужила Берлинская академия, а одним из вдохновителей был сам Лейбниц, с которым царь встречался в Германии, чтобы обсудить этот замысел. Для русского царя учреждение Академии было также и способом показать окружающему миру, что Россия намерена стать цивилизованной нацией. Но Петербургская академия была творением без корней — ее развитие полностью зависело от иностранного знания, и в первые годы даже приходилось выписывать студентов из-за границы.

Иноземных исследователей заманивали в Петербург щедрыми условиями — высоким жалованьем, бесплатными жильем, дровами и стеариновыми свечами, и многие ученые ухватились за такое предложение. Среди выдающихся ученых были немецкий математик Леонард Эйлер-старший, в двадцатилетием возрасте приехавший на берега Невы в 1727 г. и после пребывания в 1741–1766 гг. в Берлинской академии возвратившийся в Петербург, где и прожил до своей кончины, последовавшей в 1783 г.; его швейцарский коллега Даниэль Бернулли; естествоиспытатели Иоганн Георг Гмелин и Петер Симон Паллас, сибирские экспедиции которых приобрели международную славу; астроном Жозеф Делиль и другие.

Карл фон Линней. Гравюра по живописному портрету Александера Рослина. Королевская библиотека (Стокгольм)

Благодаря их усилиям труды Академии — «Commentarii Academiae Scientiarum Petropolitanae» — стали важным чтением для исследователей по всей Европе.

Шведская Академия наук моложе Петербургской, она была основана лишь в 1739 г.; правда, у нее были предшественники, прежде всего Vetenskaps Societeten (Научное общество), которое в 1732 г. оплатило путешествие молодого Линнея в Лапландию. В то время и позднее в XVIII в. шведская наука, особенно естествознание, была в большом почете, главным образом именно благодаря Карлу фон Линнею. Несколько шведских исследователей работали и в Петербургской Академии наук. Среди ординарных ее членов были, в частности, естествоиспытатель Эрик Лаксман и математик Андерс Юхан Лексель — оба из Финляндии, а Линней и секретарь Шведской Академии наук Пер Вильхельм Варгентин, как и Густав III, являлись ее почетными членами. Несколько русских ботаников работали также у Линнея в Упсале, и некоторые из лучших русских представителей науки, в том числе Михаил Ломоносов, были избраны в родственную Шведскую Академию и печатались в ее «Трудах».

Вторая половина восемнадцатого столетия стала временем интенсивного научного обмена между европейскими академиями и особенно между королевской Шведской и императорской Петербургской. Причина заключалась в том, что обе страны находились на «выселках культуры» и какое-то время нуждались друг в друге. Совсем недавно Швеция и Россия воевали между собой, в последний раз в 1741–1742 гг., но поскольку Петербургская Академия состояла главным образом из немцев и других иностранцев, не исключая и шведов, война не помешала развитию контактов. Результаты сотрудничества «русских» и шведских исследователей привлекали вполне заслуженное внимание, и некоторые работавшие в Петербурге шведы навсегда вписали свои имена в историю науки.