Валерий Ярхо - Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы…

Очень нравилось сочинителям то, что Петр Алексеевич во все старался вникнуть сам, все хотел попробовать лично. Трудно судить, каким он был кузнецом, артиллеристом, плотником и шкипером, хоть уверяют, что всеми этими профессиями он владел. Точно известно, что был он хорошим токарем — ему нравилось точить детали, и в такие минуты он добрел, смягчался нравом, а потому хитрые придворные старались подсунуть ему на подпись самые рискованные бумаги или сделать неприятный доклад именно в личной государевой токарной мастерской.

Судя по сохранившейся обширной коллекции трофеев, царь выучился драть зубы. Он вообще очень интересовался медициной, обожал ходить в анатомический театр амстердамской Палаты мер и весов — на вскрытие трупов тогда публика валила валом, это зрелище было модным. Среди врачей и ученых аптекарей у него завелись обширные знакомства, и, возможно, из самого Петра мог бы выйти отличный медик — да вот не сложилось, пришлось царствовать.

Но все занятия, которыми увлекался царь Петр, освоенные им навыки десятка ремесел были далеко не главными умениями для самодержавного государя, правившего огромной страной. А вот в чем у Петра Алексеевича совершенно не заметно таланта, так это по части финансов и предпринимательства. С первых же шагов в Европе он столкнулся с ловкими бизнесменами, которые легко обводили русского государя вокруг пальца. Перечить ему никто не смел, а потому царь, лично заключая контракты, наделал массу ошибок. Европейские банкиры считали его ненадежным заемщиком и часто отказывали в ссудах, а потому приходилось обращаться к посредникам, соглашаясь на огромные проценты. Торговые монополии по неопытности были им розданы на крайне невыгодных условиях. Несмотря на уверения в дружбе, к себе торговать русских европейцы не пускали, предпочитая скупать задешево товары в России и вывозить на рынки самим. Тягаться с европейскими коммерсантами у русского купечество не хватало ни силенок, ни навыков.

В этом смысле показателен пример сотрудничества русской казны и представителей гамбургского семейства Поппе. Глава семьи Ганс Маттиас Поппе с 1682 года жил в Немецкой слободе, закупая икру, лососину и сырье для медикаментов. В частности, он один из первых увидел выгоду от торговли ревенем, который добывали в Сибири в больших количествах, но, не зная о ценных лечебных свойствах растения, продавали задешево. Герр Поппе предложил русской казне 30 тысяч рублей за монополию и, вывозя весь русский ревень морем в Гамбург, оттуда отправлял его в Голландию, где peaлизовывал по восьми рейхсталеров за фунт. Когда спохватившийся царь Петр велел русским купцам самим везти ревень в Голландию, на тамошней бирже их товар бойкотировали, давая за него смешную цену; организатором этого бойкота было семейство Поппе. Но, погубив казенное предприятие, оно тем не менее осталось в чести у царя; Поппе, братья Франц и Ганс, вели дела русской короны с европейскими банкирами, финансировали русскую армию во время ее заграничных походов, посылали содержание пленным, через них шло финансирование дипломатических миссий. Из Европы торговый дом Поппе завозил в Россию сукно для армии, седла и сбрую для кавалерии, изделия из меди, готовые лекарства. В коммерческих вопросах Поппе были так ловки и оборотисты, что прежде всего им от Петра давались особенные задания. В частности, именно Поппе стояли у основания российского виноделия, которое, по приказу царя, было заведено в районе станицы Цимлянской на Дону. Сам ли Петр сообразил, или кто-то из иностранных советников подсказал ему, теперь это уже не важно — главное, что возле Цимлянской был высмотрен треугольник земли, самой природой созданный для виноградарства. По высочайшему приказу Ганс Поппе в Рейнской области закупил саженцы винограда, завербовал крестьян-виноградарей и мастеров-виноделов, произвел все закупки орудий, посуды и материалов. Через гамбургский порт все необходимое для производства вина было отправлено в Россию и доставлено в низовья Дона.

Среди прочих специалистов Петр настойчиво звал на службу шотландского финансиста Джона Лоу, который придумал замечательную штуку — вести расчеты не в наличных деньгах, а в условных бумажных банковских обязательствах. Своими экспериментами в этой области он обрушил финансовую систему Французского королевства, погорев на необеспеченных банкнотах и акциях. К счастью для России, Лоу не соблазнился генеральским чином в русской службе и всеми выгодами, которые ему сулили на переговорах эмиссары царя. И без хитроумного шотландца было кому запустить руки в казну, которую при Петре грабили все кому не лень.

Менеджер из Петра Алексеевича получился не лучше финансиста — его неоднократно подводило неумение разбираться в людях, из-за чего создать управленческую систему, способную функционировать достаточно эффективно, ему так и не удалось. Назначенные им воеводы могли всерьез запрашивать Сенат: «Сего 20 мая, на память мученика Фалалия, волей Божией половина города выгорела дотла с обывательскими пожитками вместе, а из оставшейся целой половины города ползут тараканы в поле, и видно по сему, что быть и на эту половину гневу Божию, и на долго ль, коротко ль, и той половине гореть, что от старых людей примечено. Того ради Правительствующему Сенату представляю: не благоугодно ли будет градожителям свои пожитки выбрать, а оставшуюся половину города запалить, дабы не загорелся город не вовремя, и пожитки все не погорели бы». Приходилось разъяснять радетелю о государевом благе: «Велеть обывателям строиться, а тебе воевода впредь не врать и другой половины города не зажигать, да тараканам и старым людям не верить, а ждать воли Божией».

Впрочем, сам государь недалеко ушел от заботливого воеводы, оставив после себя целый ряд анекдотов. Скажем, по его велению в русских судах не рассматривались свидетельства рыжих — «понеже рыжим веры нет». Или вот еще мнение государя о субординации: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен вид иметь лихой и слегка придурковатый».

Лезть во все дела самому Петру приходилось не от хорошей жизни, но намного ли могло хватить одного, пусть самого большого и грозного, начальника? До всех ли могла достать его дубинка? Наконец, всегда ли благотворно было его вмешательство в дела? Наиболее явственно изъяны и слабые стороны системы русского управления проявились осенью 1700 года под Нарвой, где все «тонкие места» прорвались разом.

Не избежав лукаво-ласковых сетей деятелей европейской политики, в том же 1699 году, когда подданным русского царя было приказано курить и бриться, Петр Алексеевич заключил тайный пакт с королями Дании и Польши, готовившимися объявить войну Швеции.