Марк Твен - №44, Таинственный незнакомец

По моему мысленному указанию он собрал с полу валявшийся под ногами у печатников шрифт и уложил пригодный в ящик с сыпью, а непригодный - в ящик для сломанных литер; протер скипидаром и отчистил от краски накатные валики, приготовил щелочной раствор из древесной золы, вымыл в раковине форму, и надо сказать, отлично справился с этим делом; снял жесткую черную прокладку недельной давности с матричного каландра{10} и заменил ее новой; заварил клейстер, прочистил с помощью воздуходувных мехов несколько наборных касс, приготовил клей для переплетов, смазал машинным маслом валик и перекладины пресса. Пока Катценъямер печатал на листах латинской Библии цифру 16, Сорок четвертый, надев бумажный передник, закатал краской форму и при этом перепачкался краской с головы до ног - трубочист трубочистом! Потом он занялся набором, сделал корректурную гранку, мастерски связал неиспользованный шрифт и, умудрившись не рассыпать его, уложил в загон{11}, принес шпации. Когда наборщики кинули жребий, кому какой урок{12} достанется, унес их на место; тем временем удачливые наборщики радовались легкому уроку, а остальные проклинали свою незадачу. Если бы печатникам вздумалось разыграть новичка и отправить его в деревню к шорнику за таской, он простодушно выполнил бы и это поручение, и шорник с удовольствием задал бы ему таску, но до такого розыгрыша они не додумались: печатники полагали, что Сорок четвертый - стреляный воробей, а потому упустили самый удачный за весь день случай разоблачить его как самозванца, ранее в глаза не видевшего оборудования типографии.

Удивительное создание! Он ни разу не ошибся, но мне приходилось следить за ним с неослабным вниманием, и в результате я запорол пробный оттиск. В "назидание" Катценъямер заставил меня после работы разобрать его собственный шрифт и разложить его по кассам. Он не скупился на такие "уроки".

Итак, я спас Сорок четвертого, не вызвав подозрения у окружающих, не причинив себе никакого вреда, и он стал мне еще ближе. Это было естественно.

Работа кончилась, все пошли мыться; я ног под собой не чувствовал от радости и гордости, и тут Эрнест Вассерман донес, что я беседовал на лестнице с Сорок четвертым!

Глава VIII

Я выскользнул из комнаты и убежал. Поступок был разумный: меня миновала первая вспышка их гнева; попадись я печатникам под горячую руку, вряд ли отделался бы оскорбительными кличками - могли и поколотить. Я спрятался в укромном месте дальней нежилой части замка, посреди лабиринта галерей и коридоров. Разумеется, я не собирался в гости к Сорок четвертому, хоть и дал слово прийти, но при таком повороте событий он меня и не ждет - это ясно. Пришлось пропустить ужин, а это тяжкое испытание для растущего парня. К тому же в моем сыром, холодном закутке недолго было и в ледышку обратиться. А сон - какой уж тут сон: холод, крысы, привидения. Не скажу, что я видел их, привидения, но поминутно ждал, что увижу. Чего ж тут удивляться? В такой древней многовековой развалине привидения, как говорится, кишмя кишат; на протяжении столетий существования замка - и в ранние годы, и в зрелые - о нем ходила неизменная слава как о месте романтическом, насквозь пропитанном преступно пролитой кровью; я на своем опыте убедился, что еще не известно, какое из двух зол меньшее: мертвея от ужаса, глядеть на привидения или, вслушиваясь в темноту, высматривать их. По правде говоря, я не жалел, что сон бежит от меня, я боялся уснуть. Пришла беда - отворяй ворота; я молил о помощи бога, на него теперь была вся надежда. Кровь у меня по молодости лет была горячая, и я умудрился соснуть урывками, но большую часть ночи я молился, молился горячо и искренне. Я понимал: моими молитвами тут не обойдешься, нужны более действенные молитвы чистых и святых людей, молитвы посвященных - вот их бог услышит, а услышит ли меня, еще не известно. Меня могло спасти лишь заступничество Вечно Молящихся Сестер. Им надо было заплатить пятьдесят серебряных грошей. Если тебе грозила беда, если тучи у тебя над головой не рассеивались, молитва Вечно Молящихся Сестер ценилась выше молитвы священника: его молитвы возносились к небу в определенное время, а в промежутке тебя ничто не охраняло, тогда как молитвы Сестер возносились непрерывно, что явствует из названия их монастыря, они не прекращались ни днем, ни ночью. Как только две монахини поднимались с колен, две другие тотчас занимали их место перед алтарем, и молитва не прерывалась. Монастырь Вечно Молящихся Сестер находился на другом берегу реки за деревней. Сестры молились с особым рвением за каждого обитателя замка, потому что наш князь недавно оказал монастырю очень большую услугу; он выпрашивал у бога прощения за убийство своего старшего брата, великого князя Богемии, главы династии. Наш князь реставрировал, роскошно отделал старинную церковь в фамильном замке и отдал ее в пользование Вечно Молящимся Сестрам, пока в их монастыре, разрушенном ударом молнии, велись восстановительные работы.

Вечно Молящихся Сестер ждали в воскресенье, значит, служба продлится вдвое дольше: вынесут святое причастие в дароносице, и четыре монахини вместо двух начнут молитвенное бдение. И все же, если прислать деньги вовремя, они помолятся и за меня, а это все равно что вступить в дело на выгодных условиях.

Наш князь не ограничился упомянутой мной милостью и взял на себя треть расходов по восстановлению монастыря. Вот почему мы были в большом фаворе у Сестер. Отправлять богослужение будет старый отец Питер, добрейший и честнейший человек. Отец Адольф отказался: это не сулило ему выгоды, потому что все деньги шли на содержание приюта для бездомных сирот, о которых пеклись милосердные сестры.

Когда наконец крысы прекратили возню, я понял, что долгая ночь близится к концу, и выбрался на ощупь из своего убежища. На кухне при свете свечи уже хлопотала Катрина; услышав мой рассказ, она преисполнилась сочувствия ко мне и пообещала дать Эрнесту и леща, и перцу, и березовой каши; потом, спохватившись, быстро сготовила горячее на завтрак, уселась за стол, судачила и, как всякая хорошая стряпуха, любовалась, с какой жадностью я ем, а я и вправду сильно оголодал. Мне было приятно слушать, как она честит этих негодяев и насмехается над ними - проходу, мол, не дают ее мальчику, и нет среди них ни одного настоящего мужчины, кто вступился бы за него и за мастера.

- Боже правый, если бы Навсенаплюй был здесь! - взмолилась Катрина.

Я вскочил, обхватил руками морщинистую шею старухи и стиснул ее в объятиях - благословенная мысль! Катрина тихо опустилась на колени перед маленьким алтарем пресвятой девы - я тотчас последовал ее примеру - и вознесла за всех нас молитву о помощи из глубины горячего преданного сердца, а потом, поднявшись с колен, полная сил и уверенности в правоте своего дела, заклеймила наших недругов таким пламенным и замысловатым проклятием, какого я никогда не слышал из уст непосвященного.