Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Сталь в эту эпоху закалялась не только из юных рабочих и крестьян, но также – из брошенных в плавильную печь революции и Гражданской войны остатков русской интеллигенции. Возможно, безусловного таланта – ни в поэзии, ни в музыке, ни в живописи – у Нины не было. Но чудная наполненность ее цельной души искусством (о чем нам остается только мечтать), эта высокая культура духа – гораздо более важное достижение русской жизни, чем какой-то односторонний талант. Девушка сумела запечатлеть поток времени в своей душе, даже не догадываясь об этом и нимало не ценя свои закрытые для посторонних глаз (в силу их приглушенности и неяркости) дарования.

И все-таки она выделялась среди своих сверстников: обостренным восприятием жизни, тонким духовным настроем, удивительно верным тоном – без тени фальши (как у пушкинской Татьяны Лариной).

Тлеющая годами чахотка в какой-то мере способствовала этому, отъединяла от людей, обостряла для нее все запахи и краски жизни – на грани смерти. И гиперкритичность к себе – неотъемлемая черта постоянной саморефлексии. Не стоит доверять самобичеваниям автора дневника – это необычайно талантливая, живая и цельная русская натура, сохранившая нам аромат русской духовной жизни начала XX века. Нина – человек эпохи русского модернизма начала XX века с соответствующими вкусами в литературе, живописи, музыке (обратите внимание на ее легкие и воздушно импрессинистические акварели). Но вкусы эти – на удивление самостоятельны и независимы. Авангард ей чужд. Она вовсе не революционерка по своим духовным исканиям. Но ей дан большой дар понимания людей, окружающей жизни без фальши и прикрас, дешевой риорики эпохи – столь редкий во все времена у людей. Ее ближайшая подруга Софья Юдина писала ей из Петрограда в мае 1919 года: «Ниночка, что я тебе скажу – ты замечательно понимаешь многое и знаешь не знанием, а чутьем, душой. Вот это видно из того, что ты писала мне на мое сомнение в моем положении, и того, что ты писала Леночке о детском празднике. Правда, Ниночка моя, я просто удивляюсь тебе. Нечего и говорить о том как удивительно ты понимаешь красоту природы. Это я тебе искренно от всей души говорю».

Многое в дневнике завуалировано, сказано намеками – это от стыдливости перед самой собой – о внешнем читателе она даже и помыслить не могла. Поэтому прикоснемся к строкам этого дневника с неким пиитетом, уважая открытые нам самые сокровенные тайны этой чистой души.

Несколько слов о биографии автора дневника.

Нина Евгеньевна А – ова родилась в губернском городе Вятке 6 (18) января 1893 года в семье местного чиновника средней руки.

Отец – Евгений Васильевич – служил в Вятской губернской казенной палате и даже затем ее возглавлял – до октябрьского переворота. Мать – Мария Васильевна – домохозяйка. Доходов, кроме жалованья отца (довольно умеренного), у семьи не было. И всё же до 1918 года она имела свой налаженный быт, вела уютную комфортабельную (без излишеств) жизнь. Это – типичная русская интеллигентная семья, с сильной тягой к культуре. Музыка, языки, литература, живопись – всё это в круге интересов Нины.

Отец родился в 1866-м, а умер в 1925 году, работая и при советской власти сотрудником местного горфинотдела. На такого рода «бывших» тогда смотрели «весьма косо», так что смерть избавила Евгения Васильевича от многих бедствий. Мать родилась в 1872-м (она, в отличие от отца, коренная вятчанка), а умерла в 1943 году – в разгар войны. Чиновниками были и дед Нины по матери, служивший в свое время в Вятской казенной палате (умер в 1914 году), и дед по отцу, состоявший на службе в Палате государственных имуществ. Это, безусловно, не разночинная, а служилая русская интеллигенция. Непросты отношения и в семье. Отец был азартным и страстным карточным игроком.

У Нины была младшая сестра – Зина (1895 года рождения). Жизнь семьи осложняли длительные (в течение многих лет) легочные заболевания сестер, переросшие у Нины в чахотку… 27 мая 1913 года Нина успешно (с золотой медалью) окончила Вятскую Мариинскую женскую гимназию (8-й педагогический класс), получила «свидетельство на звание домашней учительницы». Из-за болезни она сделала это на год позже своих сверстниц. В 1914 – 1915 и в 1915 – 1916 учебных годах прослушала два курса историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов в Петрограде, специализируясь в области литературы. Среди преподавателей здесь были известные ученые – профессора Петроградского университета.

Один из них – лингвист с мировым именем, член-корреспондент Российской академии наук Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ 1, – поставил Нине за экзамен по языкознанию оценку «ВУ» – «весьма удовлетворительно» 2.

В связи с болезнью легких (которую обострил неблагоприятный петроградский климат) и революцией Нина Евгеньевна вернулась в родную Вятку – и больше ее уже не покидала. С марта до декабря 1918 года служила телеграфисткой на вокзале Пермской железной дороги, а далее – в вятском кредитсоюзе. Затем – до января 1920 года – по болезни не работала вообще, училась на «курсах по дошкольному воспитанию»…

Очевидно, что голод и холод Гражданской войны обострили болезнь. Впоследствии (1920-е – 1940-е годы) трудилась (уже практически без серьезного перерыва) библиотекарем и делопроизводителем в разных городских учреждениях: в библиотеке имени А. И. Герцена, на заводе, в Горсовете…

С марта 1943 года – в артели инвалидов «Искра». Более поздние данные отсутствуют 3… Никогда не выходила замуж (в отличие от более благополучной младшей сестры Зины) и закончила жизнь в Доме престарелых города Кирова. Она глубоко и искренне верующий, воцерковленный человек. Это, конечно, спасло ее душу в невероятных личных и глобальных трагедиях России.

Господь дал ей долгую, хотя и одинокую жизнь. Безусловно, она мечтала о браке и замужестве. Ее целомудренные влюбленности и романы могут показаться сейчас кому-то старомодными и немного смешными. Но какова рафинированная культура и сила этого чистого чувства любви?! Это очень христианская любовь к друзьям, родственникам, ближайшей подруге Лиде, мимолетным и непрерывным симпатиям среди дружески расположенных к ней мужчин. И горе тем, кто начнет с фрейдистским сладострастием интерперетировать ее мысли иначе. Тем более что дальше мыслей ничего никогда не шло. Впрочем, не стоит отрицать, что «комплекс старой девы» начиная с 1918 года явно ощутим в ее чувствах, мечтаниях…

Экзальтированность, постоянная чеховская саморефлексия и самоанализ – могут кого-то раздражать. Но представьте себе – как они были не к месту среди творцов нового социалистического общества 1930-х годов! И все же тяготы абсолютного одиночества и неприкаянной гордыни гнули эту душу, которая как бамбук через бетон упрямо пробивалась к свету и теплу гуманной человеческой жизни.