Марк Твен - Позолоченный век

- Не меньше миллиона долларов... ведь вы называли эту цифру, мистер Брайерли?

- Согласно предварительным изысканиям, - сказал Гарри, - миллиона должно хватить; затратьте на реку Колумба один миллион, и город Наполеон принесет вам не меньше двух.

- Понимаю, - кивнул сенатор. - Но лучше пойти обычным путем и для начала ходатайствовать о двухстах или трехстах тысячах. Получив это ассигнование, вы сможете начать продажу городских участков.

Будем справедливы к сенатору: ни река, ни ее окрестности его, собственно, не интересовали; зато ассигнование пришлось ему по душе, и сенатор дал понять полковнику и мистеру Брайерли, что постарается протащить его. Гарри, считавший себя знатоком вашингтонских нравов, намекнул на комиссионные.

Но он тут же увидел, что сенатор глубоко оскорблен.

- Если вы еще раз скажете что-нибудь подобное, - проговорил Дилуорти, - вы меня просто обидите. Все, что я делаю, я делаю в интересах общества. Часть ассигнования уйдет на неизбежные расходы, и как это ни грустно, придется повидаться кое с кем из членов конгресса. Но на мою скромную поддержку вы можете рассчитывать.

Больше об этой стороне дела никто не упоминал. Необходимые данные сенатор добыл не путем личных наблюдений, а непосредственно из уст полковника. Узнав все, что ему нужно, Дилуорти приобщил ассигнование на реку Колумба к остальным своим общественно полезным проектам.

В тот же приезд сенатор познакомился с мистером Вашингтоном Хокинсом и был тронут его житейской неопытностью, непосредственностью и, возможно, его готовностью согласиться на любое деловое предложение.

Полковник был доволен, что Вашингтон возбудил в сенаторе такой интерес, тем более что это могло помочь ему осуществить надежды, связанные с теннессийскими землями; да и сам сенатор сказал полковнику, что с радостью поможет всякому достойному молодому человеку, если при этом личные выгоды можно сочетать с общественным благом. А он не сомневается, что в данном случае речь идет именно о такой возможности.

После нескольких встреч с Вашингтоном сенатор предложил ему поехать с ним в столицу в роли его личного секретаря и секретаря его комиссии; предложение было принято с восторгом.

Воскресенье застало Дилуорти еще в Хоукае. Он посетил церковь и поднял дух достойного и ревностного пастыря своим сочувствием к его трудам и расспросами о благочестии паствы. Оказалось, что паства не очень благочестива, и добряк священник с грустью подумал о том, насколько ему было бы легче, будь у него поддержка такого человека, как сенатор Дилуорти.

- Я рад был убедиться, дорогой сэр, - сказал сенатор, - что вы разъясняете основополагающие догматы веры. Только из-за пренебрежения к догматам в нашей стране столько людей отходит от церкви! Я рад был бы увидеть вас в Вашингтоне - священником при сенате, например.

Старик невольно почувствовал себя польщенным, и можно ли удивляться, что впоследствии среди безрадостных своих трудов он часто начинал мечтать о том времени, когда его, быть может, вызовут в Вашингтон и назначат священником при сенате, - и на душе у него сразу становилось светлее. Во всяком случае, похвала сенатора сослужила ему хоть одну службу: она подняла его в глазах жителей Хоукая.

В это воскресенье Лора пошла в церковь одна, и домой ее провожал мистер Брайерли. Часть пути они прошли вместе с генералом Босуэлом и сенатором Дилуорти, и генерал представил молодых людей сенатору. У Лоры были свои причины искать знакомства с сенатором, а Дилуорти был не из тех, кто мог остаться безразличным к ее чарам. За время короткой прогулки скромная красавица так понравилась сенатору, что он заявил о своем намерении нанести ей визит на другой же день. Гарри выслушал его слова довольно мрачно, а когда сенатор отошел, обозвал его "старым дураком".

- Фи, - недовольно протянула Лора, - неужели вы ревнуете? Он очень приятный собеседник. А вас он назвал многообещающим молодым человеком.

На следующий день сенатор и в самом деле нанес Лоре визит и ушел, окончательно убедившись в собственной неотразимости. Во время пребывания в Хоукае он вновь и вновь встречался с Лорой и все больше подпадал под обаяние ее красоты, которое испытывал на себе каждый, кому случалось увидеть ее хоть раз.

Пока сенатор оставался в городе, Гарри был вне себя от ярости; он утверждал, что женщины готовы бросить любого человека ради более крупной добычи и что его неудача объясняется только появлением сенатора. Красота Лоры доводила беднягу до безумия, и от досады он готов был размозжить себе голову. Возможно, Лоре и доставляли удовольствие его муки, но она утешала его ласковыми словами, которые только разжигали его пыл, а она улыбалась про себя, вспоминая, что, твердя ей о своей любви, он ни разу не заговорил о браке... Должно быть, этот пылкий юноша просто еще не думал о женитьбе... Во всяком случае, когда он наконец уехал из Хоукая, он был так же далек от этой мысли, как и раньше. Но страсть настолько захватила его, что теперь от него можно было ожидать любого, самого отчаянного поступка.

Лора простилась с ним с нежностью и сожалением, которые, однако, ничуть не нарушили ни ее душевного покоя, ни ее планов. Приезд сенатора Дилуорти был для нее гораздо важнее: со временем он принес те плоды, которых она ждала так долго, - приглашение приехать в столицу на время зимней сессии конгресса в качестве гостьи его семьи.

ГЛАВА XXI

РУФЬ В СЕМИНАРИИ.

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ, НОВЫЕ УДОВОЛЬСТВИЯ

Unusquisque sua noverit ire via.

Propert., Eleg., II, 25*

______________

* Пусть каждый идет по пути, который избрал себе сам.

Проперций. Элегии, II, 25 (лат.).

...Так вознеситесь выше,

Стремитесь к цели, бейтесь за свободу!

Подруги, знанья - не родник запретный,

Так пейте же, пока привычки рабства,

Грехи кичливости и болтовни пустой

И сплетен злых - не сгинут!

"Принцесса"

Неизвестно, наука ли медицина, или всего лишь способ кормиться за счет человеческого невежества, - однако Руфь еще до окончания первого семестра поняла, что наравне со знаниями, которые находишь в медицинском учебнике, ей надо знать еще и многое другое и что без более основательного общего образования ей никогда не осуществить своих чаяний.

- А знает ли что-нибудь лечащий вас врач? - спросил ее однажды один старый и опытный медик. - Я говорю не о медицине, а о знаниях вообще. Достаточно ли он умен и образован в широком смысле этого слова? Если он ничего не знает, кроме медицины, то вполне возможно, что не знает и ее.

Лекции и утомительные лабораторные занятия уже начали сказываться на слабом здоровье Руфи, а лето принесло с собой только усталость и боязнь всякого умственного напряжения.

При таком душевном и физическом состоянии Руфи спокойствие и тишина отцовского дома и малозанимательное общество родных угнетали ее больше чем когда-либо.