Франсуа Блюш - Людовик XIV

Это излечение короля «принесло всем необыкновенную радость, — пишет Сурш, — ибо можно с уверенностью сказать без всякой лести, что все, от самых важных вельмож до самого последнего человека в королевстве, были в большой тревоге за его жизнь, все сообща и поодиночке молились за его здравие» {97}. Кроме протестантов, которые в большинстве своем желали ему самого худшего, все теперь наперебой демонстрировали свою радость. «Музыканты домовой королевской церкви решили участвовать в молебне по случаю его выздоровления, который служили в приходской церкви Версаля. Были выставлены Святые Дары, и епископ Орлеанский, первый королевский капеллан, отслужил в присутствии Монсеньора, его супруги и всего двора этот молебен». В день Рождества Бурдалу «произнес самую прекрасную проповедь, которую когда-либо слышали… Он обратился к королю по окончании проповеди и заговорил с ним о его здоровье; этим он всех растрогал, как мне показалось, — пишет мадам де Ментенон, — и видно было, что говорило его сердце, а не просто голос» {66}.

Весь январь 1687 года в Париже и во всем королевстве был посвящен фейерверкам и молебнам. Здесь мастера-художники мануфактуры «Гобелены» празднуют в церкви Сент-Ипполит выздоровление, слушая музыкальную мессу, во время которой отец Менестрие произносит «панегирик в честь короля»; там служат молебен на средства сообщества писателей {19}. Париж прощает Людовику XIV то, что он не был в нем уже 15 лет. Провинция тоже не хочет отставать: 20 января Боссюэ служит епископский молебен в своем соборе города Mo, куда устремляются «все сословия», по случаю того же королевского выздоровления. 30 января королю устраивается прием в парижской Ратуше, короля тепло встречают на улицах Парижа, это был один из самых ярких моментов проявления верноподданнических чувств на протяжении всего его долгого царствования. Вскоре все входит в свой обычный жизненный ритм. 15 марта двор с удовлетворением узнает, что Его Величество снова возвращается к верховой езде; {26}«великая радость для короля и для его слуг» {97}, потому что это маленькое событие подтверждает лишний раз, что Людовик XIV окончательно выздоровел.

Страдания короля положили начало новой хирургии, использующей надрезы (изобретение хирурга Феликса), и 18 ноября 1686 года, день применения этой операции впервые, стал поворотным моментом в истории хирургии. Отныне стали меньше бояться ножниц, ланцета, скальпеля, и «большая операция» становится модой. Казалось, что друзья Его Величества из солидарности требуют, чтобы их оперировали (Данжо в 1687 году и герцог Ванд омский в 1691 году).

В общем, если фистула великого короля и не имела большого исторического значения, которое ей придаст Мишле (Мишле, в то время предававшийся описаниям в своем дневнике стула и неуместных раздражений своей очень молодой жены {190}), она была и остается интересным показателем необыкновенной популярности, которой пользовался Людовик XIV накануне войны с Аугсбургской лигой, — или сразу после отмены Нантского эдикта, — популярности в первую очередь среди народа, вопреки налоговым обложениям и войнам. Мы не задумываемся о том, что этого монарха оперировали без анестезии и что единственной подбадривающей силой для него был его министр, находящийся рядом и крепко сжимающий его руку в своей руке, выражая тем самым всю теплоту своей дружбы. Эта болезнь выявила границы монаршей гордости. Он беспрекословно слушается своих врачей и хирургов, а не командует ими. Он полностью в их руках, не дающих столько надежды, сколько ее дают руки Лувуа. Людовик XIV, просящий Феликса обращаться с ним, как с обыкновенным пациентом, умышленно умаляет свое величие, как будто медицина и ланцет, скальпель и каутер были предназначены для того, чтобы ему напомнить, что человек есть прах. Христианские короли — не боги на Олимпе. Когда Людовик XIV отдает себя хирургам, или врачам, или даже тем, кто ему ставит клистиры, он полностью в их власти и полагается лишь на Провидение. Ему хочется стать маленьким комочком, чтобы, как говорится в Библии, его прикрыла «добрая рука Господа».

Неудивительно, что в главе, посвященной личности Людовика XIV, мы глубоко проанализировали дружеские отношения этого монарха с некоторыми людьми. После этого анализа мы сразу перешли к другим темам: медицинской и хирургической, тесно с ним связанными, и это отдалило бы нас от главной темы, если бы король не избрал для себя путь самодисциплины и необычной простоты в общении с людьми.

Можно по-разному представлять себе портрет знаменитого человека. Даже в живописи по-разному подходят к созданию. Не существует портретов, на которых были бы выписаны безупречно — или небезупречно — все характерные черты такого человека. Конная статуя Людовика XIV, начатая в 1674 году скульптором Рене-Антуаном Уассом, — это воплощение воинской славы; один из портретов Людовика XIV, выполненный Риго, на котором сильнее всего выражено королевское достоинство, подчеркивает верховную власть этого монарха. Если на первом, скульптурном, портрете изображен Марс, то на втором, живописном, — Юпитер. С самого начала царствования Людовика XIV художникам нравится изображать короля с предметами, имеющими символическое значение. Тут же, в Версальском замке — честь и слава его создателю, — мы имеем перед глазами целую галерею портретов с разными выражениями лиц и поз короля, где мысль и действие соединены воедино кистью художника. Анри Тестелен написал в 1648 году портрет Людовика XIV, на котором монарх изображен десятилетним мальчиком, одетым в королевскую мантию, с цепью ордена Святого Духа, сидящим на троне и держащим в правой руке лавровый венец. Но не на славу победы при Лансе обращается особое внимание. Оно обращено на атрибуты скульптуры и живописи, лежащие у подножия трона. Аполлон и Марс воссоединяются в образе короля. «Людовик XIV» Жана Гарнье (1672) — это картина в картине: король в доспехах царит в овальном кадре, весь ансамбль наполнен очаровательно разбросанными фруктами, книгами, папирусами, а наверху картины изображена коллекция музыкальных инструментов. Покровитель наук, искусств и изящной словесности созерцает со своих высот их атрибуты. У Ван-дер-Мелена («Людовик XIV при осаде Лилля», «Переход через Рейн» и т. д.) военные аксессуары заменены аксессуарами живописи. Марс опять сменяет Аполлона. Надо будет дожидаться 1706 года и того натуралистического медальона, вылепленного из воска Антуаном Бенуа, изобразившего на нем старого короля беззубым, похудевшим, то есть таким, каким он стал в реальности, без всяких прикрас и символов.

Наши предки, выражающиеся в напыщенном стиле, лишенном простоты и естественности, и большие любители мифологии, предпочитали видеть портрет в определенном обрамлении, переводя взгляд с одного на другое, проводя параллели и наслаждаясь сделанными выводами. Любой простой натюрморт или какое-нибудь второстепенное лицо (анонимный академик, слуга, простой солдат) на старинных полотнах помогали прямо или косвенно высветить главную тему. Не станем говорить о риторических вычурностях и прикрасах в стиле барокко, которые использовались прежде при создании литературных портретов в стихах или прозе. Даже Буало, который презирает этот стиль, невольно поддается его коварному воздействию.