Марк Твен - Разговор с интервьюером

Марк Твен

РАЗГОВОР С ИНТЕРВЬЮЕРОМ

Вертлявый, франтоватый и развязный юнец, сев на стул, который я предложил ему, сказал, что он прислан от "Ежедневной Грозы", и прибавил:

- Надеюсь, вы не против, что я приехал взять у вас интервью?

- Приехали для чего?

- Взять интервью.

- Ага, понимаю. Да, да. Гм! Да, да. Я неважно себя чувствовал в то утро. Действительно, голова у меня что-то не варила. Все-таки я подошел к книжному шкафу, но, порывшись в нем минут шесть-семь, принужден был обратиться к молодому человеку. Я спросил:

- Как это слово пишется?

- Какое слово?

- Интервью.

- О, боже мой! Зачем вам это знать?

- Я хотел посмотреть в словаре, что оно значит.

- Гм! Это удивительно, просто удивительно. Я могу вам сказать, что оно значит, если вы... если вы...

- Ну что ж, пожалуйста! Буду очень вам обязан.

- И-н, ин, т-е-р, тер, интер...

- Так, по-вашему, оно пишется через "и"?

- Ну конечно!

- Ах, вот почему мне так долго пришлось искать.

- Ну а по-вашему, уважаемый сэр, как же надо писать это слово?

-- Я... я, право, не знаю. Я взял полный словарь и полистал в конце, не попадется ли оно где-нибудь среди картинок. Только издание у меня очень старое.

- Но, друг мой, такой картинки не может быть. Даже в самом последнем изд... Простите меня, я не хочу вас обидеть, но вы не кажетесь таким... таким просвещенным человеком, каким я себе вас представлял. Прошу извинить меня, я не хотел вас обидеть.

- О, не стоит извиняться! Я часто слышал и от таких людей, которые мне не станут льстить и которым нет нужды мне льстить, что в этом отношении я перехожу всякие границы. Да, да, это их всегда приводит в восторг.

- Могу себе представить. Но вернемся к нашему интервью. Вы знаете, теперь принято интервьюировать каждого, кто добился известности.

- Вот как, в первый раз слышу. Это, должно быть, очень интересно. И чем же вы действуете?

- Ну, знаете... просто в отчаяние можно прийти. В некоторых случаях следовало бы действовать дубиной, но обыкновенно интервьюер задает человеку вопросы, а тот отвечает. Теперь это как раз в большой моде. Вы разрешите задать вам несколько вопросов для уяснения наиболее важных пунктов вашей общественной деятельности и личной жизни?

- О пожалуйста, пожалуйста. Память у меня очень неважная, но, я надеюсь, вы меня извините. То есть она какая-то недисциплинированная, даже до странности. То скачет галопом, а то за две недели никак не может доползти куда требуется. Меня это очень огорчает.

- Не беда, вы все-таки постарайтесь припомнить, что можете.

- Постараюсь. Приложу все усилия.

- Благодарю вас. Вы готовы? Можно начать?

- Да, я готов.

- Сколько вам лет?

- В июне будет девятнадцать.

- Вот как? Я бы дал вам лет тридцать пять, тридцать шесть. Где вы родились?

- В штате Миссури.

- Когда вы начали писать?

- В тысяча восемьсот тридцать шестом году.

- Как же это может быть, когда вам сейчас только девятнадцать лет?

- Не знаю. Действительно, что-то странно.

- Да, в самом деде. Кого вы считаете самым замечательным человеком из тех, с кем вы встречались?

- Аарона Барра.

- Но вы не могли с ним встречаться, раз вам только девятнадцать лет.

- Ну, если вы знаете обо мне больше, чем я сам, так зачем же вы меня спрашиваете?

- Я только высказал предположение, и больше ничего. Как это вышло, что вы познакомились с Барром?

- Это вышло случайно, на его похоронах: он попросил меня поменьше шуметь и...

- Силы небесные! Ведь если вы были на его похоронах, значит он умер, а если он умер, не все ли ему было равно, шумите вы или нет.

- Не знаю. Он всегда был на этот счет очень привередлив.

- Все-таки я не совсем понимаю. Вы говорите, что он разговаривал с вами и что он умер?

- Я не говорил, что он умер.

- Но ведь он умер?

- Ну, одни говорили, что умер, а другие, что нет.

- А вы сами как думаете?

- Мне какое дело? Хоронили-то ведь не меня.

- А вы... Впрочем, так мы в этом вопросе никогда не разберемся. Позвольте спросить вас о другом. Когда вы родились?

- В понедельник, тридцать первого октября тысяча шестьсот девяносто третьего года.

- Как! Что такое! Вам тогда должно быть сто восемьдесят лет? Как вы это объясняете?

- Никак не объясняю.

- Но вы же сказали сначала, что вам девятнадцать лет, а теперь оказывается, что вам сто восемьдесят. Чудовищное противоречие!

- Ах, вы это заметили? (Рукопожатие.) Мне тоже часто казалось, что тут есть противоречие, но я как-то не мог решить, есть оно или мне только так кажется. Как вы быстро все подмечаете!

- Благодарю за комплимент. Есть у вас братья и сестры?

- Э-э... я думаю, что да... впрочем, не могу припомнить.

- Первый раз слышу такое странное заявление!

- Неужели?

- Ну конечно, а как бы вы думали? Послушайте! Чей это портрет на стене? Это не ваш брат?

- Ах, да, да, да! Теперь вы мне напомнили: это мой брат. Это Уильям, мы его звали Билл. Бедняга Билл.

- Как? Значит, он умер?

- Да, пожалуй, что умер. Трудно сказать наверняка. В этом было много неясного.

- Грустно слышать. Он, по-видимому, пропал без вести?

- Д-да, вообще говоря, в известном смысле это так. Мы похоронили его.

- Похоронили его! Похоронили, не зная, жив он или умер?

- Да нет! Не в том дело. Умереть-то он действительно умер.

- Ну, признаюсь, я тут ничего не понимаю. Если вы его похоронили и знали, что он умер...

- Нет, нет! Мы только думали, что он умер...

- Ах, понимаю! Он опять ожил?

- Как бы не так!

- Ну, я никогда ничего подобного не слыхивал! Человек умер. Человека похоронили. Что же тут нелепого?

- Вот именно! В том-то и дело! Видите ли, мы были близнецы - мы с покойником, - нас перепутали и ванночке, когда нам было всего две недели от роду, и один из нас утонул. Но мы не знали, который. Одни думают, что Билл. А другие - что я.

- Просто неслыханно! А вы сами как думаете?

- Одному богу известно! Я бы все на свете отдал, лишь бы знать наверное. Эта зловещая, ужасная загадка омрачила мою жизнь. Но я вам раскрою тайну, о которой никому на свете до сих пор не говорил ни слова. У одного из нас была особая примета - большая родинка на левой руке; это был я. Так вот этот ребенок и утонул.

- Ну и прекрасно. В таком случае не вижу никакой загадки.

- Вы не видите? А я вижу. Во всяком случае, я не понимаю, как они могли до такой степени растеряться, что похоронили не того ребенка. Но ш-ш-ш... И не заикайтесь об этом при моих родных. Видит бог, у них и без того немало горя.

- Ну, я думаю, материала у меня набралось довольно, очень признателен вам за любезность. Но меня очень заинтересовало ваше сообщение о похоронах Аарона Барра. Не скажете ли вы, какое именно обстоятельство заставляет вас считать Барра таким замечательным человеком?