Николай Брунов - Очерки по истории архитектуры Т.2

Центральной проблемой византийского зодчества является разработка внутреннего пространства как самостоятельной архитектурной задачи, признание его положительным содержанием архитектуры как искусства и окончательное преодоление взгляда на внутреннее и наружное пространство как на фон, на котором вырастают архитектурные массы. Эта проблема, которая разрабатывалась в византийской и готической архитектурах, была очередной проблемой мирового архитектурного развития, к которой подошла римская архитектура. Освобождение замкнутого внутреннего пространства как самостоятельной архитектурной величины является основным достижением византийской архитектуры, на котором целиком основывается дальнейшее развитие европейской архитектуры.

С этим тесно связан огромный интерес к проблемам архитектурной инженерии, который проявляют византийские архитекторы, особенно в эпоху VI века, когда византийская архитектура Софии в Константинополе достигла своего высшего расцвета. Техника и конструкция в восточно-деспотических архитектурах кажутся зачаточными, когда сравниваешь их достижения с Софией в Константинополе. Греческие конструкции кажутся младенческими по сравнению с парящими в воздухе византийскими куполами. Даже римские бетонные громады примитивны рядом с утонченным равновесием сложных византийских сводчатых систем, в которых своды взаимно нейтрализуют боковой распор друг друга. Византийская архитектурная инженерия выдерживает сравнение только с готической инженерией, которая по тонкости расчета и рискованности конструкций даже превосходит византийскую. В обоих случаях, и в Византии и в готике, так сильно выраженный интерес к архитектурной инженерии связан с тем, что эти архитектуры сосредоточивают свое внимание на проблеме замкнутого внутреннего пространства и на освобождении его от господства массы, которую они разлагают. Правда, внутреннее пространство можно оформить только при посредстве охватывающей его материальной оболочки, но тем не менее можно главный акцент перенести на само пространственное ядро и мыслить оболочку только как средство оформлений пространства, лишая ее самостоятельной выразительности и доведя ее в архитектурно-художественном смысле до отрицательной величины, до степени системы пространственных знаков, совершенно подчиненных охватываемому ими пространству. Именно такова масса в византийской архитектуре VI века, где она превратилась в тонкую эпидерму, в эластичный пузырь, натянутый на пространство. Но такое понимание материальной оболочки здания, целиком вытекающее из господства в Византии замкнутого внутреннего пространства, требует технических и конструктивных возможностей, которые не мерещились восточно-деспотическим архитектурам с их гигантскими нагромождениями сплошных масс, как, например, в египетских пирамидах, вавилонских зиккуратах или в индийских башнеобразных храмах необрахманского периода, напоминающих первобытные дольмены — погребальные курганы. Только в Греции и Риме тектоника породила интерес к конструкции как самоцели. И только в Риме, в связи с постановкой проблемы замкнутого внутреннего пространства, обнаружился живой интерес к инженерии, приведший к открытию римского бетона. И уже в Риме появилось стремление освободиться от излишних масс и ограничиться минимумом телесности, которое намечает основное направление дальнейшего развития архитектурной инженерии. Однако унаследованное от классической Греции преобладание масс здания над их внутренним пространственным ядром препятствовало в Риме развертыванию этого процесса. Феодализированный Рим освободился от греческой пластичности и перенес главный акцент на внутреннее ядро древнехристианской базилики, создав тонкую дематериализованную стенку над аркадой, но она была только перегородкой в пространственной среде и не охватывала собой пространственного ядра со всех сторон. Только при помощи византийской инженерии стало возможным довести до минимума массивную оболочку, охватывающую замкнутое внутреннее пространство, и вместе с тем сделать эту оболочку максимально эластичной, так чтобы она в своей гибкости сама отошла на второй план перед формуемым ею пространством.

Однако освобожденное средствами блестящей инженерии замкнутое внутреннее пространство находилось в Византии на службе у религии, оно было проникнуто религиозно-мистическими идеями и служило для распространения среди огромной людской массы, которую оно вмещало, феодально-религиозной идеологии. В этом глубокое сходство византийской архитектуры с архитектурой восточных деспотий.

В византийском зодчестве необходимо различать две основные архитектурные школы — столичную и восточновизантийскую, которая, в свою очередь, распадается на ряд подразделений, в зависимости от местных условий отдельных провинций Византийской империи. Эти два течения зародились уже в эпоху рабовладельческой Римской империи (ср. стр. 308), но в византийскую эпоху контраст столицы и провинции гораздо сильнее, причем в восточных провинциях и областях господствующего византийского культурного влияния, как Месопотамия, Малая Азия, Киевская Русь, Армения и Грузия, Греция, Сербия и Болгария и другие, архитектурный стиль очень сильно отличается от константинопольского. Противоположность столичной и восточной школы византийской архитектуры коренится в различной идеологии, с одной стороны, крупных земельных собственников, тесно связанных со своими главным образом восточными поместьями и постоянно в них живущих, с другой стороны, придворных феодалов, группирующихся вокруг императора и входящих в центральный бюрократический аппарат, который управлял гигантской империей, и, исходя из столицы, разветвлялся по провинциям. Одна из этих тенденций, столичная, была центростремительной, провозглашавшей безусловное господство государственного начала над интересами отдельных крупных земельных собственников; другая тенденция представляла собой центробежную силу феодалов, тесно связанных со своими поместьями, которые составляли государства в государстве. Эти две столь типичные для феодальной формации тенденции ожесточенно и с переменным успехом боролись друг с другом в Византии, причем в конце концов победила децентрализирующая тенденция, что содействовало гибели империи, подобно аналогичному процессу, протекавшему на тысячу лет раньше в Западной Римской империи, так как распавшееся на отдельные поместья государство не в состоянии было противиться все усиливавшемуся натиску внешнего врага. Византийской империи приходилось с самого начала ее существования и до самого ее конца постоянно упорно отбиваться от напиравших на нее со всех сторон соседних народов, и это было одной из главных причин сильно развитой среди византийских феодалов тенденции к строжайшей централизованной монархической теократической организации, которая одна могла сохранить при помощи очень сложного и очень разветвленного бюрократического аппарата единство империи и на основе его создать необходимую для обороны страны боеспособную армию. Но те громадные жертвы, которые должны были приносить феодалы ради этого, естественно, вызывали близорукое желание замкнуться в кругу своего поместья и отложиться от центрального правительства.