Софья Хазанова - Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство

После 1533 г. Пискаревский летописец самое большое сходство обнаруживает с Воскресенской летописью, обе летописи очень близки текстуально, их отличия обнаруживаются только в двух местах. В рассказе об аресте князя Юрия Ивановича в Пискаревском летописце опущены слова великой княгини Елены боярам, приведенные в Воскресенской летописи: «Вчера есте крест целовали сыну моему великому князю Ивану на том, что ему служити и добра хотети, и вы по тому и чинити» [170]. В известии о после к королю Сигизмунду автор Пискаревского летописца, наоборот, добавил слова, отсутствующие в Воскресенской летописи: «А х королю приказывал, чтоб король с ним был в дружбе и в братстве, как с отцем его был» [171]. Как видно, сокращения и дополнения автором своего источника в этой части носят довольно случайный характер.

Мы заметили, что Пискаревский летописец совпадает и с Воскресенской, и с Никоновской, и с Типографской летописями, но полная текстуальная идентичность между ними не прослеживается. Здесь нельзя исключать того, что составители Пискаревского летописца проводили редакторскую правку своих источников. К особенностям работы составителя Пискаревского летописца относится и то, что он обращался к Никоновской летописи как дополнительному источнику по отношению к Воскресенской, прибегал к ней там, где отсутствуют сообщения в Воскресенской. Это можно объяснить следующим образом: Воскресенская летопись доходит только до 1541 г. Последующие события – пожалования великим князем Иваном Васильевичем князя Владимира Андреевича Старицкого и его матери княгини Ефросинии, венчание на царство великого князя Ивана Васильевича, пожар 1547 г., свадьба великого князя с Анастасией Романовной, походы на Казань и взятие Казани – изложены по Никоновской летописи. Из нее заимствованы также сведения, переданные по-другому в Воскресенской летописи. Под 1533 г. приведена версия Никоновской летописи о том, что князь Андрей Михайлович Шуйский хотел отъехать к брату великого князя Юрия Ивановичу. В Воскресенской летописи он отказывается перейти на службу к этому князю. Еще М. Н. Тихомиров указал на то, что статья об Андрее Шуйском, трактующая по-иному его отъезд от великого князя, заимствована из Никоновской летописи [172]. Трудно сказать, что заставило летописца привести две противоположные версии события. Возможно, здесь проявился особый интерес автора к князьям Шуйским.

В Пискаревском летописце есть три статьи, близкие текстуально еще одной официальной летописи XVI в. – Летописцу начала царства: об основании земляного города Стародуба, о колоколе-благовестнике, о смерти удельного князя Андрея Ивановича Старицкого, умершего в заключении и похороненного в Архангельском соборе в Москве. О Летописце начала царства как об одном из возможных источников Пискаревского летописца писал и Я. Г. Солодкин, но он не указал статей, заимствованных оттуда. Исследователь предположил, что создатель Пискаревского летописца использовал не непосредственно Летописец начала царства, а располагал рукописью, в которой тот был объединен с Воскресенской летописью [173].

Происхождение некоторых сведений Пискаревского летописца трудно установить, так как они не обнаруживают сходства ни с официальными летописями, ни с краткими летописцами. В большинстве своем это заметки, сообщающие об основании городов, поставлениях духовных лиц. В Пискаревском летописце помещено несколько таких статей: «То е же весны преставлен град Темников на иное место на реце Мокше же. Зделан град Устюг древян» [174], под 1536 г. говорится о поставлении в Смоленск владыки Саввы Слепушкина, под 1546 г. – о смерти князя Дмитрия Андреевича: «Преставися князь Дмитрей Андреевич углецкой, а сиде в железех в тыну 54 лета. И привезоша тело его на Вологду и погребоша у Спаса на Прилуке» [175]. Возможно, статьи о поставлении смоленского владыки и погребении князя Дмитрия Андреевича были взяты из летописца 1544 г., который, как показал С. А. Морозов, использовал автор Пискаревского летописца [176]. В Пискаревском летописце есть еще два известия, взятые, по-видимому, из неофициальной летописи, общей ему и Сокращенному временнику. Первое из них относится к колоколу «Лебедь»:

5* Пискаревский летописец. С. 186.

6* Сокращенный временник // Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 145.

Второе сообщение помещено под 1546 г., и в нем речь идет о монастырях, вернее, о распределении монастырей по рангу:

7* Пискаревский летописец. С. 180.

8* Сокращенный временник. С. 145.

Пискаревский летописец не привел здесь пояснения об уделе, переданное Сокращенным временником (раньше эти монастыри находились на территории удельных княжеств, и теперь, когда они вошли в состав единого государства, понадобился указ, установивший новые иерархические отношения между ними). Мы пока не будем делать выводы о каком-либо заимствовании: сходство Пискаревского летописца и Сокращенного временника не ограничивается этими двумя статьями, несколько известий времени опричнины совпадают в обоих памятниках, что и будет показано в соответствующем разделе.

Еще два сообщения Пискаревского летописца не встречаются больше ни в официальных, ни в неофициальных летописях. Неизвестно, были ли они заимствованы и из летописи, общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику, так как эти заметки отсутствуют и в последнем. Одна из заметок сообщает об уложении судебника 1550 г. Другая повествует о деятельности Адашева и Сильвестра: «А как был он во времяни, и в те поры Руская земля была в великой тишине и во благоденстве и в управе… Да в ту же пору был поп Селивестр и правил Рускую землю с ним заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещения» [177]. Исследователи отмечали фактическую неточность статьи об Адашеве и Сильвестре. Р. Г. Скрынников указал на то, что Адашев и Сильвестр не сидели вместе в избе у Благовещения, Сильвестр находился в Благовещенском соборе, а Адашев в приказной избе, стоявшей напротив этого собора [178]. А. И. Филюшкин писал, что Адашев и Сильвестр никогда не были всесильными правителями: «Адашев был приближен к царю, являлся одним из крупнейших политических деятелей. Но назвать его «правителем» и приписать ему лидерство в реформах 1550-х гг. будет неоправданным преувеличением. Сильвестр тоже не всесильный временщик, а крупнейший средневековый моралист» [179]. Историк писал, что легенда об Адашеве и Сильвестре как всесильных правителях была нужна Курбскому для очернения Грозного и проникла на Русь после вовлечения в литературный оборот переписки Грозного и Курбского [180]. Трудно сказать, откуда попала она в Пискаревский летописец. Автор Пискаревского летописца вряд ли заимствовал легенду об Адашеве и Сильвестре из «Истории о великом князе московском», во всяком случае, в его труде нет никакого сходства с сочинением князя Курбского. Как можно видеть, это единственное политическое дополнение, взятое из неофициальных источников. Во всех остальных случаях заимствования сообщали или дополнительные подробности, или противоположную версию какого-нибудь уже описанного события (например, обращение к Никоновской летописи в Пискаревском летописце). Но, как представляется, статья об Адашеве и Сильвестре не была заимствована из «Истории» князя Курбского: Пискаревский летописец и сочинение последнего не совпадают ни текстуально, ни идеологически.