Маргарита Бычкова - Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика

Сведения о социальном составе семей, подавших росписи, раскрывают записанные в них известия о службе и земельных владениях. В этих записях нет какой-либо системы, каждая семья заносила в росписи то, что знала и считала возможным сообщить. В отличие от родословий XVI в. в росписях часто встречаются отсылки на разряды, грамоты и другие документы. Иногда круг сведений, помещенных в росписи, совпадает с кругом известий из приложенных к росписям документов.

Никаких записей о службе и земельных владениях нет в 24 росписях.

Новым для родословий XVII в. является ссылка на Тысячную книгу 1550 г. и Дворовую тетрадь 50-х годов XVI в. как на источник, подтверждающий родовитость. Тысячники упомянуты в росписях Волоховых, Болтиных, Елагиных, Карауловых, Кафтыревых, Кикиных. Все записанные здесь лица есть в Тысячной книге, кроме Пимина Михайлова Елагина; в 1550 г. был записан лишь его брат Федор. В одной росписи Баскаковых приведены «фальшивые» тысячники Алексей, Иван, Федор Петровы. Баскаковы в Тысячной книге имеют другие имена. На Дворовую тетрадь ссылаются Блудовы, Бухваловы, Козловы, все их известия подтверждаются текстом Дворовой тетради. Эти записи единичные, но они позволяют связать сведения источников XVI в. с определенными семьями и уточнить социальный состав тысячников, круг семей, привлекавшихся при реформах 50-х годов XVI в.

Кроме отсылок на Тысячную книгу, в росписях есть упоминания о писцо-вой книге Дмитрия Китаева, составленной, очевидно, в конце XV в. (росписи Григоровых, Кузьминых, Савеловых и др.). Это принципиально новое явление по сравнению с родословиями XVI в. Книга Дмитрия Китаева связана с переселениями, происходившими в Новгородской земле в конце XV в. после присоединения Новгорода к Москве. Для родословий XVI в. упоминание о записи в книгу Дмитрия Китаева было признаком неродовитости, отказа от службы в Москве. Очевидно, к концу XVII в. главным признаком родословий стал сам факт древности службы, а не места службы. В этом случае отсылка к книге Дмитрия Китаева доказывала, что семья известна с конца XV в.

Если обратиться к упоминаниям земельных владений – сведения о том, где получили земли предки, перешедшие на службу в Москву, или просто уездов, где находились поместья, то первое место здесь занимает Новгород. Ряд записей, как уже отмечалось, связан с переселениями конца XV в., часть – со службой в Новгороде в XVI в. В пяти росписях есть известия о службе в уделах – Дмитров, Старица, Волоцк. Эти упоминания важны тем, что средняя (не боярская) прослойка удельных дворов по родословным книгам XVI в. неизвестна. Ветви семей, служившие в уделах, в них не записывались даже в том случае, когда часть лиц была связана службой с Москвой и общая роспись рода попадала в родословные книги. О семьях, служивших только в уделах и не имевших своих представителей при великокняжеском дворе, мы из генеалогических документов XVI в. ничего не знаем.

Росписи XVII в. тем более ценны, что в них есть записи, каким именно удельным князьям служили те или иные лица, есть в них и уникальные сведения об обмене дворов московского и старицкого князей в годы опричнины. Об этом обмене есть сведения в летописях, частично круг лиц, перешедших на службу в Москву, можно реконструировать по разрядным книгам, но такая реконструкция в силу специфики самих источников относится к боярской прослойке; об обмене служилых людей из других источников неизвестно.

Часть семей, подавших росписи XVII в., – вотчинники Вязьмы, Козельска, Ржева; эти земли связаны с переселениями из Литвы. Три семьи из числа таких землевладельцев записали своих предков выехавшими из Литвы и Польши.

Упомянуты в росписях и владения семей, издавна служивших в Москве, Рязани, Суздале, Костроме.

Все эти записи относятся к известиям о родовых гнездах, но, кроме них, в росписях есть упоминания о других земельных владениях, как правило, подтвержденные грамотами. Эти сведения позволяют проследить размещение помещиков, членов одной семьи. Кроме того, мы имеем здесь дело с росписями семей, не попавших в родословные книги XVI в., именно эти записи и содержащие их росписи позволяют связать сведения актов XVI в. и отнести их к определенной семье.

Группа известий росписей связана непосредственно со службой при московском дворе. Чаще всего это известия об участии в различных войнах и сражениях XVI в., но есть и записи о занятии определенных должностей при московских князьях. Среди уникальных известий следует отметить упоминание о службе в Опричном дворе Тимофея Ларионова Бунина (98. Л. 3), неизвестное по другим источникам.

Основная масса известий о службе относится к началу XVII в., и здесь они иногда перерастают в биографии отдельных лиц или подробную подборку выписок из различных документов о деятельности одного лица.

Такой анализ сохранившихся подлинников родословных росписей конца XVII в. позволяет сделать ряд выводов об эволюции генеалогических документов России. В росписях XVII в. сохраняется много общего с росписями XVI в.: оформление легенд, построение родословной схемы, форма записи лиц в росписях XVI и XVII вв. одинаковы. Наличие этих общих традиций позволяет в то же время вскрыть и новое. Прежде всего, меняется круг семей, подающих свои родословия. Это связано, очевидно, с изменениями в составе московского двора. Для XVII в. становится иным представление о родовитости семьи, поэтому новыми для росписей становятся отсутствие легенды о происхождении рода и отсылка на какие-либо события раннего времени или документы, подтверждающие древность службы при московском дворе. Меняется и сам круг документов, подтверждающих родовитость. Для родословий XVI в. характерно отсутствие ссылок на грамоты и просто невозможна отсылка на книгу Дмитрия Китаева. Меняется и отношение к службе в уделах. Можно сказать, что в XVI в. признаком родовитости был факт, ко-му служишь, а в XVII в. с какого времени служишь.

В росписях XVII в. сохраняется форма легенды о выезде, характерная для родословий XVI в., но вкладывается иной смысл в сам факт выезда. Меняется роль Новгорода как места выезда на службу, характерно, что рядом с «выездами из Литвы» появляются в совершенно аналогичных случаях «выезды из Польши». Это скорее может свидетельствовать о перемене внешнеполитических отношений XVII в., когда Польша и Литва выступают как единое государство.

Для известий XVI в., записанных в росписи, более ценно не упоминание об отдельных фактах службы, чаще всего известных по более ранним источникам, а то, что сами росписи принадлежат тому слою дворянства, которое не попало в родословные книги XVI в. и чьих более ранних росписей мы не имеем. В росписях XVII в. появляется и новый жанр – светская биография, которая отличается от более ранних упоминаний о службе большей детальностью в записи фактов и литературным стилем изложения. Практически те росписи, о которых уже говорилось, что в них нет росписей как таковых, а лишь содержатся сведения о выезде в Россию в XVII в., представляют собой биографии выехавших.