Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856

Под угрозой близкого разгрома венгры обратились за помощью к Сербии. Они были поставлены перед необходимостью заключить мир с сербами в Воеводине и искать союза с княжеством. С этой целью в Белград были посланы несколько представителей королевства. Гарашанин, со своей стороны, нашел возможным пойти навстречу недавним неприятелям. Видя, что австрийские силы одерживают верх над повстанцами, сербский политик вернулся к той точке зрения, которую считал естественной для государственного деятеля Сербии, – Австрия является главным противником Сербии, поэтому сама логика политических расчетов должна свести вместе сербов и венгров. Однако, как опытный политик, он прежде всего хотел знать, как посмотрят на подобный союз Россия и Турция. Немаловажным представлялся вопрос о возможной интервенции русских войск в Австрию.

Свою роль в примирении сербов с венграми сыграли и поляки. В мае 1849 г. в Белград прибыл агент князя Чарторыйского полковник Быстржановский. Он имел инструкции склонить Гарашанина к миру с венграми. По замыслу поляков сербы должны помочь соседям в создании их государства, рассчитывая на аналогичную поддержку для себя в будущем. Это предприятие должно было профинансироваться суммой 10 миллионов форинтов [501]. Быстржановский побывал и в лагере у Кничанина, уговаривая его выступить против австрийцев объединенным фронтом. Сербский воевода был явно не готов к такому резкому повороту событий – для принятия подобного предложения он не имел полномочий. Совместное сербско-венгерское выступление было отложено до завершения переговоров в Белграде.

В июне 1849 г. в Белград прибыла венгерская делегация во главе с Д. Андраши. Гарашанин полагал, что момент для переговоров выбран крайне неудачно – в Австрии уже находились русские войска. Заключение союза полностью зависело от внешнеполитической конъюнктуры. Англия, Франция и Турция вполне могли выступить в поддержку подобного союза, но Россия к тому времени уже приняла решение об оказании военной помощи австрийцам. Как только стало ясно, что царское правительство намерено выступить в поддержку целостности Австрийской империи, Гарашанин прекратил все переговоры с венграми. Оказаться по разные стороны баррикад с армией державы-покровительницы было делом немыслимым. Сербия полностью зависела от политических решений, принимаемых в Петербурге, – изменение внешней политики княжества оказалось тесно увязанным с позицией России, которая в данном случае действовала вразрез с намерением сербских властей. Князь Александр и правительство решили отклонить военные предложения венгров [502]. В августе в битве при Вилагоше венгерские повстанцы были окончательно разбиты русской армией.

Как и после польского восстания, остатки разбитых частей потянулись через Дунай – в Сербию. Поначалу сербское правительство не хотело принимать венгерских беженцев – Гарашанин дал распоряжение выставить стражу по Дунаю. Это решение полностью совпадало с позицией российского двора. Прибывший в Белград в июле 1849 г. новый консул Д. С. Левшин советовал сербскому руководству «усилить расставленные по дунайскому берегу аванпосты для предусмотрения всякого покушения венгерцев проникнуть в Сербию» [503]. Однако очень скоро Зверковский-Ленуар сумел убедить Гарашанина в необходимости дать прибежище повстанцам, среди которых было значительное число поляков. Левшин пытался настаивать на невозможности подобного «неблаговидного в глазах нашего правительства» шага в то время, «когда русские войска заняты укрощением мятежников», но вынужден был признать, что сербское руководство все же «полагает возможным дозволить будущим беглецам из маджарского войска, предварительно обезоруженным, пройти через Сербию и укрыться в Булгарии и в других турецких провинциях» [504]. Фактически против воли России, на сербских судах был переправлен целый польский легион и венгерские части. Среди них находились Л. Кошут, венгерское правительство, генералы Бем, Дембиньский и Высоцкий [505]. Левшин указывал, что всего через Дунай переправилось 1200 человек, «между коими до 300 было поляков под предводительством Высоцкого» [506]. Турецкое правительство оказало покровительство венграм, как и в свое время полякам. Одним из регионов, где они нашли прибежище, была Болгария. «Всем вообще перебежавшим в Видин мятежникам тамошние власти оказывают большую благосклонность. Главным их начальникам отведены в городе квартиры, а для солдат построены в поле шатры, где они снабжены продовольствиями и даже деньгами;…им недавно было выдано до 60 тыс. пиастров», – свидетельствовал российский консул [507].

Среди поляков, прибывших с венгерскими беженцами, массовым явлением стало принятие мусульманства и смена имени. Это коснулось и бывшего военного руководства – генерал Бем принял имя Мурад-паши, генерал Штейн стал Ферад-пашой; всего в одном из донесений упоминается о 15 поляках, принявших ислам [508]. Известно, что представитель польской эмиграции в Константинополе Чайковский впоследствии также пополнил ряды правоверных, взяв имя Садык-паши после того, как Николай I потребовал у турецких властей выслать его из страны и отобрать французский паспорт [509]. Эмигрантов, принявших ислам, могли зачислить на военную службу, и таким образом они становились полноправными подданными Османской империи. Несмотря на то что принятие мусульманства порицалось польской диаспорой, часть переселенцев все же прибегала к этой мере для того, чтобы укрепить свое положение в Турции и не подвергаться гонениям в будущем. Те же, кто не хотел менять свою веру, были в начале сентября отправлены на острова Крит и Родос, для того чтобы стать членами христианской общины миллетов, также являвшихся подданными султана [510].

Российского императора откровенно раздражала деятельность поляков, как и то, что им покровительствуют османские власти. Николай I не раз обращался к турецкому правительству с требованием выдать вождей польского освободительного движения Бема, Дембиньского, Замойского, Высоцкого и Чайковского. К этому требованию присоединились и австрийские власти, настаивая на выдаче беженцев из Венгрии. Заручившись поддержкой со стороны Англии и Франции, Порта отказала как России, так и Австрии. В результате 5 (17) сентября 1849 г. обе эти державы прекратили дипломатические отношения с Османской империей. Это событие, как обычно, получило свое особое толкование в Сербском княжестве. Возможность совершенного разрыва между Россией и Турцией породила надежды «воспользоваться войною для окончательного изгнания турков из своего отечества» [511]. «Дела правительственные находятся в запущенном состоянии», – свидетельствовал Левшин о положении в княжестве. Выход из него виделся в новой русско-турецкой войне: как ни твердила сербская власть о европейской ориентации своей внешней и внутренней политики, а надежды на освобождение она, как и прежде, связывала лишь с Россией. Этого мнения придерживается и М. Экмечич, когда говорит о том, что сербское правительство не было в данный момент истинным хозяином в Сербии – Россия имела решающее влияние на оппозиционное движение в стране, тогда как правительство пыталось придерживаться прозападного курса [512]. От временного прекращения дипломатических сношений Титова с Портой ждали «совершенного разрыва, и мысль эта приятна сербам» [513]. Не только в Сербии с надеждой ждали выступления России в защиту славян – подобные иллюзии получили широкое распространение и в Болгарии. «Тамошние христиане дошли до степени отчаяния, в котором они с нетерпением ожидают, как единственного своего спасения, открытия войны между Россией и Портою и готовы при первом известии о движении русских войск восстать общими массами против турков» [514]. Конфликт разрешился после того, как турки обещали выдать поляков-подданных России. 19 (31) декабря дипломатические отношения между двумя империями были восстановлены в полном объеме.