Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 3

Во время великого княжения Василия Иоанновича в Западной Европе имелись уже довольно подробные сведения о Московском государстве. В помянутом нами землеописании Себастиана Мюнстера от 1550 года имеется весьма любопытное изображение русского пахаря. Начиная свое описание Московского государства, Мюнстер приводит картинку, под которой подписано «Довольство русского». Русский изображен варящим пищу в огромном котле; далее им приводятся изображения: превосходного русского быка; как русская женщина берет на дереве рой; как она вынимает мед из улья, закрывши себе лицо корзиной, и медведя, яростно отбивающегося от диких пчел, в дупло которых он залез, очевидно, чтобы полакомиться. На рисунке, изображающем финских инородцев, покоренных Иоанном III на северо-востоке нашей земли, Мюнстер помещает также зверей, водившихся в этих краях, и изображает, как дикие инородцы, уже просвещенные Христовой верой нашими бесстрашными проповедниками, показывают своим детям на небо, жилище Господа Бога. Наконец, обитатели Крайнего Русского Севера представлены еще язычниками, поклоняющимися солнцу и луне.

Вообще, по описанию иностранцев, Московское государство представлялось весьма здоровой для жизни страной и вместе тем очень плодородной и богатой как рыбой, так и дорогим пушным зверем.

Приводя наименования разных зверей, в изобилии водившихся в нашей земле, и рассказывая про охоту на них с помощью собак, кречетов и тенет, Павел Иовий говорит, между прочим: «Там ловится также черноватая птица с красными бровями, величиною с гуся, мясо которой по вкусу и достоинствам превосходит фазанов; на московском языке она называется тетер».

Места для охоты в те времена были везде богатейшие, особенно же под самой Москвою, где в окрестных полях и лесах водилось необычайное множество зайцев и диких коз, охота на которых была строго воспрещена, так как составляла особую потеху самого государя и приближенных бояр.

Подъезжая к Москве, большею частью из Смоленска, по Можайской дороге, западные европейцы приходили в неописуемый восторг, когда с Поклонной горы им открывался действительно восхитительный вид на Москву и ее окрестности. Некоторые благочестивые немцы прямо сравнивали ее с Иерусалимом, считая, что с этим именем связано все прекрасное и великолепное, чем только может отличаться город.

По свидетельству иноземцев, число домов в Москве в 1520 году доходило до 41 500. Лома строились из бревен очень крепко, дешево и скоро. При этом, как мы уже говорили, можно было купить целую избу за 30 или 50 копеек; лошадь стоила рубль, корова – 3 четвертака, сани с упряжью – около гривенника, а рабочему платили за сутки копейку; цена хлеба была раз в 80 дешевле, чем теперь; правда, и тогдашний рубль был почти в 7 раз тяжелее нынешнего.

Однако мягкая рухлядь, до которой были так падки иностранцы: меха соболей, бобров, горностаев, лисиц, особенно черно-бурых, была сравнительно дорога; так, собольи меха, продававшиеся обыкновенно сороками, ценились от 40 до 400 рублей за 40 штук и выше. «Иногда меха, пригодные для пошивки всего одной одежды, – говорит Павел Иовий, – продаются за тысячу золотых монет».

Иностранцы привозили нам большею частью серебро в слитках, шелковые и золотые ткани, жемчуг, золото, а также произведения своих стран. Привозимый товар подвергался осмотру, и с него взималась пошлина. Кроме того, все редкие и дорогие вещи прежде всего отправлялись во дворец, где они показывались государю. Делалось это для того, чтобы государь имел возможность награждать и дарить своих людей за службу, а также иноземных послов самым лучшим и редким товаром, так как государи наши имели обычай дарить только то, что нельзя было достать ни за какие деньги на рынке.

Из Москвы же западные купцы вывозили кожи, меха, воск и рыбу; седла, узды, одежды, ножи и топоры шли больше к татарам. Особенно оживлялась торговля зимой, когда мороз сковывал все реки; длинные вереницы возов, нагруженных всяким добром, тянулись тогда к Москве, причем главный торг происходил на крепком льду Москвы-реки, чему очень дивились иноземцы. Из иностранных купцов только поляки и литовцы могли свободно приезжать в Москву прямо от своего лица; шведам и немцам разрешалось торговать только в Новгороде; а туркам и татарам – на ярмарке Холопьего городка на устье Мологи, куда съезжались и все прочие иноземцы. Только будучи принятыми под покровительство какого-либо посольства, иностранные купцы, кроме поляков и литовцев, могли въезжать в Москву для торговли. Исключение составляли жиды; в половине XVI века им вовсе был запрещен въезд в Москву и вообще во все государство вследствие тайной торговли запрещенными товарами.

К иностранцам Василий Иоаннович был вообще крайне приветлив, но так же, как и покойный отец, зорко следил за тем, чтобы они отнюдь не ездили осматривать разные местности в нашем государстве с целью разведывать новые торговые пути и местонахождение драгоценных руд и камней. Так, в 20-х годах XVI века прибыл в Москву с письмом от папы и ливонского магистра некий итальянский путешественник – капитан Павел; он убедительно просил разрешения отпустить его водой в Астрахань, дабы открыть путь в Индию, суля нам при этом через несколько лет золотые горы от пошлин, которые мы будем взимать с иностранцев за провоз индийских товаров, но государь отклонил это ходатайство.

По замечанию Герберштейна и некоторых других иностранцев, русские купцы почитались очень хитрыми и лживыми и непомерно запрашивали за свои товары.

Продать по добровольному соглашению за рубль то, что себе стоило копейку, в этом заключалась высшая торговая мудрость или тот московский обман, на который негодовали иностранцы. Но они же говорили: «Странно однако же, что между русскими, которые вообще обман не считают делом совести, но, напротив, скорее называют его делом разумным и достойным похвалы, есть много таких людей, которые почитают грехом, если они не возвратят покупателю, передавшему им по ошибке при расчете лишние деньги. Возвратить такие деньги они почитают себя обязанными, потому что передача случилась по неведению и против воли покупателя, но передача в цене по доброй воле почиталась обыкновенным барышом и не возвращалась».

Дурному мнению заезжих иностранцев о нравственности русских способствовало, конечно, то обстоятельство, что, не зная страны и приезжая в какой-либо город, особенно же в Москву, они прежде всего попадали в руки хитрых пройдох из среды гостиного двора или подьячих. С другой стороны, несомненно, что «московская торговая вороватость, – говорит И.Е. Забелин, у которого мы заимствуем все приводимые здесь сведения о быте Московского государства в XVI веке, – выросла и была воспитана вследствие сношений и встреч с вороватыми же иноземцами. Каждый сам себя оберегал».