Джалал Баргушад - Обнаженный меч

Мать халифа Гаруна ар-Рашида, Айзурана хатун, была властолюбива подобно Агриппине — матери императора Нерона [1] Нерон (54–68) — римский император, проводивший свою жизнь в пышных пирах и развлечениях, вошел в историю, как "примечательная личность". Он убил родную мать, завоевавшую в империи большое влияние и стремящуюся к власти Агриппину, а также свою жену — Сабину Помпеи, известную своей красотой и умом. Нерон свой стихотворчески-артистический дар ценил выше, чем императорский престол. Кончая жизнь самоубийством, при последнем дыхании он вновь и вновь повторял слова: "Увы, великий актер покидает мир". . Влияние ее было таково, что она при Гаруне ар-Рашиде была как бы вторым халифом. Исламским государством по сути управляла Айзурана хатун, хотя официально халифствовал ее сын. Гарун так же, как Нерон, был вечно занят развлечениями — охотой и всякими иными забавами. Что ни день задавал пышные пиры под Золотым деревом Золотого дворца, любуясь в мягком свете, идущем от канделябров, полуобнаженными танцовщицами и внимая пению обольстительных рабынь. Халиф предавался грезам, упиваясь голосом своей наложницы Гаранфиль, ощущая себя в объятиях гурий, источающих райское благоуханье. Ему не надоедало вновь и вновь слышать из уст своей возлюбленной протяжно-певучие стоны:

Пиры проходили весело. Когда же ощущалось их однообразие, стольник халифа, его закадычный друг-приятель поэт Абу Нуввас [3] Абу Нуввас (762–813) — известный поэт. придумывал для него иные развлечения… Гонцы и глашатаи, поспешно оседлав своих сытых жеребцов, скакали по мощеным улицам Багдада. Их выкрики поднимали переполох в городе:

— Люди, слушайте и знайте — великий и справедливый халиф Гарун ар-Рашид направляется на охоту! Никому на улицах не показываться!

Халиф Гарун, облаченный в охотничий наряд, подзывал подаренного индийским послом пса Сейюри, который мог одолеть даже льва, и с белым соколом на плече усаживался на украшенного роскошной сбруей Вороного коня…

Кто же станет обращать внимание на шум и угрозы скороходов, стражников и глашатаев? Весь Багдад глазел на халифа Гаруна, направляющегося к вавилонским болотам на львиную охоту. Головы, покрытые черными чадрами, прятавшими лица за золотистыми покрывалами, высовывались из ворот и окон, выходящих на улицу. Несметное число горячих черных глаз украдкой следило за халифом. Многие говорили:

— Не конь под ним, а дар божий. Целого города стоит!

Вороной конь занимал зевак больше, чем сам халиф. Конь халифа Гаруна, подобно коням древних падишахов-сасанидов, был в драгоценной сбруе, холка и хвост его были окрашены хной. Грива коня была ухожена, как девичьи косы. Золотое седло сверкало вделанными в него драгоценными камнями. И стремена были золотыми. И узда покрыта редкостными жемчугами. Вороной блистал, как светильник. Иноземные купцы спорили:

— Ты говоришь, что этот конь красивее Дуль-Дуля — коня самого имама Али [4] Али — двоюродный брат и зять пророка Мухаммеда, халиф. ?

— Не видишь сам? Это же и так ясно.

— Если этого коня с его сбруей вывести на базар, у кого хватит денег купить его?

— Даже первому работорговцу Багдада Фенхасу Вороной не по карману. На базаре Сугулабд, где торгуют рабами, за этого коня дадут самое меньшее десять тысяч рабов…

Несколько дней и ночей вблизи вавилонских болот, на лугах Савада ветер раздувал белые шатры. Псари, направив в болота гончих, с криком и шумом выгоняли львов. Львы попали в сети, в глубокие ямы… Сразу несколько стрел выпускалось по бьющемуся в яме озлобленному льву. Халиф Гарун получал особое удовольствие, когда львы начинали слабеть. Сейюри прыгал в яму, хватал очередного льва за горло, и, вытащив из ямы, кидал к ногам Гаруна.

В Золотом дворце только и было разговору, что об удачной охоте халифа, о его развлечениях в музыкальном шатре со своей любимой певицей Гаранфиль, о вольных выходках его стольника Абу Нувваса.

Во дворце говорили, дескать, на подъезде к вавилонским болотам, поэт Абу Нуввас, бахвалясь, ослабил поводья и молниеносно промчался мимо халифа, опережая его.

— Эгей! Где тот храбрец, что догонит меня? — воскликнул Абу Нуввас, подмигнув халифу Гаруну: — Ну, что же вы? Кто отстанет, окажется добычей львов.

Халиф Гарун понял, что Абу Нувваса распирает от вина, и не придал значения его дерзости, даже прикрикнул на всадников, что вознамерились было унять его пыл.

— Не трогайте поэта! На охоте такое в порядке вещей, это не Золотой дворец.

Всадники попридержали своих коней. Но хмельной поэт продолжал чудить. Повернув коня, как победивший полководец, прогорланил:

— О, повелитель правоверных, поменьше расхваливайте своего Вороного, не то он подведет вас, и вы угодите в лапы ко львам.

Тут халиф Гарун ар-Рашид рассердился и одернул зарвавшегося стольника:

— Эй, виршеплет, что, тебе голову на плечах носить надоело? Абу Нуввас тотчас опомнился и, подняв лицо к солнцу, ответил с улыбкой:

— О, повелитель правоверных, моя персона — Венера на небосклоне, а Венера опережает солнце, чтобы возвестить всему миру о его приходе.

Настроение халифа Гаруна поправилось:

— Поэт, пока я жив, тебе смерти не видать. За эти слова дарю тебе десять рабов.

Абу Нуввас, поклонившись властелину, пустил коня вскачь к вавилонским болотам и выкрикнул на скаку:

— Не связывайся с пустоголовыми!..

А когда охотничьи приключения приедались халифу, он, покосившись на Абу Нувваса, усмехнулся:

— Субханаллах! [5] Слава богу!

Это было условным знаком, по которому следовало придумать новую затею. Стольник сразу же оживлялся. Благо, найти забаву для повелителя правоверных в благословенном Багдаде было не трудно! И без того весь исламский мир из конца в конец был игрушкой в руках халифа. Играть чужими судьбами у него вошло в привычку.

Скаковое поле Багдада содрогалось от топота и ржанья коней. Лавина всадников, чьи руки стали железными, закалились в страшных битвах, припадала к лохматым гривам черных рослых коней, молнией проносилась перед халифом. Легкотелые, ловкие всадники, ожидая щедрой награды, старались показать халифу свою удаль. После скачек начинали игры совланджан и тура, которые очень любил Гарун ар-Рашид… Участники игры вставали на голову в седлах, скатывались с них. Прижимаясь то к одному, то к другому боку коня, на скаку спрыгивали на землю и вновь вскидывались в седла, пролетая мимо халифа, размахивая клинками, выкрикивали: