Михаил Серяков - Битва у Варяжских столпов

В советское время с марксистским учением о ведущей роли народных масс подобное игнорирование самого присутствия славян на территорий создаваемого государства было уже невозможно. Однако и с советской властью норманисты нашли компромисс, поступившись своим постулатом о привнесении государственности скандинавами исключительно извне. Излагая свою излюбленную теорию «дрожжей», бывшую на самом деле вольным пересказом «капли воды» М.П. Погодина, норманист Д.А. Мачинский рисовал такую картину: «Приглашенная на договорных началах группа скандинавов так же, как и предшествовавшие (изгнанные до этого племенами Восточной Европы. — М.С.) , именовалась “Русью”, но поскольку она навсегда связала свою судьбу с судьбой местного населения, а ее потомки вошли в состав русской аристократии и дали великокняжескую династию, имя “Русь” закрепилось именно за этой группой скандинавов. Первичное этническое содержание термина “русь” быстро сменилось социальным… варяги-русь, находившиеся в IX в. в зените своей политической и творческой активности… сыграли роль катализатора начавшихся процессов, роль дрожжей, брошенных в тесто, которому приспело время стать многослойным пирогом-государством. Правда, все социально-политические предпосылки для возникновения государственности имелись в IX в., и в чисто славянской среде и можно было бы обойтись и своей закваской, но с варяжскими дрожжами получилось быстрее и лучше» {645} 645 Мачинский Д.А. О месте Северной Руси в процессе сложения древнерусского государства и европейской культурной общности // Археологическое исследование Новгородской земли. Л., 1984. С. 19–20. . Но если скандинавы были дрожжами, то славянам негласно отводилась роль теста, из которого можно вылепить любые формы, какие только заблагорассудится. У советской власти, которая и сама рассматривала подвластные ей народы как материал для лепки нового человека, подобные идеи возражений не вызывали.

Многие черты дореволюционного норманизма можно было бы описать в качестве курьеза, однако именно они возродились после распада СССР, когда многие маститые ученые в своем стремлении продемонстрировать верность вновь обретенному норманистскому символу веры начинали договориваться до вещей, заставляющих непредубежденного читателя усомниться в их здравом уме и твердой памяти. Так, в 1994 г. академик Д.С. Лихачев «открыл», что Древняя Русь и Русью-то, собственно, не была, а в культурно-историческом отношении являлась «Скандославией». Нечего и говорить, что это откровение с готовностью было подхвачено Г.С. Лебедевым, годом позже откликнувшимся статьей «“Скандовизантия” и “Славотюркика” как культурно-географические факторы становления Руси». Однако и здесь современные норманисты не были оригинальны. «Славянской Скандинавией» именовал Русь еще в 1834 г. поляк О.И. Сенковский, горячий сторонник массового переселения скандинавов на восток: «Нетрудно видеть, что не горстка солдат вторглась в политический быт и нравы человеков или так называемых славян, но что вся нравственная, политическая и гражданская Скандинавия, со всеми своими учреждениями, нравами и преданиями поселилась на нашей земле; что эпоха варягов есть настоящий период Славянской Скандинавии…» {646} 646 Сенковский О.И. Собрание сочинений. Т. 5. СПб., 1858. С. 440. Развивая далее взгляды норманистов, он заявил, что «Россия варяжских времен была, с некоторыми оттенками, финно-славянская Скандинавия. (…) Из слияния этих трех племен восстал российский народ, и ежели российским языком сделалось вновь образовавшееся славянское наречие, это весьма приятное для нас событие, может быть, должны мы приписать случаю: если бы русские князья избрали себе столицу в финском городе, посреди финского племени, русским языком, вероятно, назывался бы теперь какой-нибудь чухонский диалект… Итак, сочинителю “Российской истории” следует оставить корнесловный патриотизм и быть прямым руссом (то есть скандинавом. — М.С.) , изъясняющимся только, и то по собственной воле, на славянском наречии, которое сам он для себя создал и усовершенствовал… которое, наконец, есть его собственность, а не он собственность славянского “слова” и племени. История России начинается в Скандинавии…» {647} 647 Там же. С. 463–464. Как видим, О.И. Сенковский первым сделал вывод, что Россия славянская есть государство случайное.

Против этого вывода был вынужден выступить даже М.П. Погодин, которому посвященная скандинавскому влиянию часть статьи Сеньковского, весьма понравилась {648} 648 Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. М, 2011. С. 290–291. . Однако когда за защиту русского имени берутся норманисты, получившийся результат мало чем отличается от самых гнусных пасквилей. Сам М.П. Погодин считал славян водой, а норманнов — каплей вина, давшей этой воде окраску. Под стать этому была у него и вся концепция русской истории: «Норманны, по Погодину, — чужие люди и с чужими для нас началами — создали нашу государственность. Удельные князья испортили их строение и чуть не загубили его. Московские князья при содействии татар возобновили и утвердили глубоко в народной жизни это государственное строение. Но и в Московском средоточии оно слабело и расшатывалось. Петр I при содействии иноземцев опять укрепил, усилил это здание, но не переставая быть русским» {649} 649 Там же. С. 309, 319–320. . Показательно и другое требование О.И. Сенковского, адресованное им задним число Н.М. Карамзину, «оставить корнесловный патриотизм» и считать себя не «так называемым» славянином, а их покорителем, гордым скандинавом. Читая сочинения значительного числа прошлых и нынешних норманистов, невольно возникает впечатление, что призыв О.И. Сенковского был принят многими из них как прямое руководство к действию. Что же касается требования к русским историкам не любить свою страну, то этот завет восходит еще к немецким норманистам. В одном своем письме Миллер так описывает свой взгляд на обязанности историка, объясняющий его выбор в преемники Шлецера: «Обязанности историка трудно выполнить. Он должен казаться без отечества, без веры, без государя. Я не требую, чтобы историк рассказывал все, что он знает, ни также все, что истинно, потому что есть вещи, которых нельзя рассказывать и которые, может быть, мало любопытны, чтобы раскрывать их пред публикой; но все, что говорит историк, должно быть истинно, и никогда он не должен давать повод к возбуждению к себе подозрения в лести» {650} 650 Там же. С. 168–169. . Стоит ли удивляться, что его выбор пал на А.Л. Шлецера, который «считал за ничто физическое отечество; привязанность к нему он сравнивает с привязанностью коровы к стойлу» {651} 651 Головачев Г.Ф. Август-Людвиг Шлецер // Отечественные записки. T. XXXV. СПб., 1844. С. 62. . В этом же духе немецкие норманисты выдрессовывали и своих туземных последователей.