Баир Иринчеев - Танки в Зимней войне

К 17.00 наступление остановилось. На сборный пункт 39-й легкотанковой бригады вернулось к этому времени только четыре Т-26. Всю ночь шла напряженная и опасная работа по эвакуации подбитых машин, и к 06.00 16.12.1939 на сборный пункт прибыл и был эвакуирован 31 танк.

В тот черный день 15 декабря 1939 года бригада понесла самые тяжелые потери в личном составе за всю войну — 25 убитых, 27 раненых, 6 человек пропавших без вести. Потери в танках были тоже крайне высокими: в бой вышло 59 танков, вернулось боеспособными 16, подбитых артогнем 15, а всего осталось на поле боя 28 танков. Среди погибших были воентехник 2-го ранга Руфов, политрук роты Плотников, командир взвода лейтенант Булкин, младший лейтенант Домогацкий. Среди раненых был и командир роты лейтенант Джиоев.

Механик-водитель 39-й легкотанковой бригады Д. Затулавитер:

Сначала мы ехали колонной за машиной нашего командира взвода. На опушке леса он высунул из башни желтый флажок и помахал им направо и налево. Это была команда развернуться. Мы приняли боевой порядок углом вперед. Вырвались на открытое место и пошли в атаку. У нас была задача — поддержать пехоту, помочь ей выбить белофиннов, которые засели в укреплениях в лесу за рекой Тайпален-йоки.

Едва мы вышли из леса, как сразу же застучали по броне пулеметные очереди.

Я был совсем еще молодой водитель и в бой шел в первый раз. Было непривычно вести машину с закрытым люком. Через узкую смотровую щель все, что проходило мимо, было видно какими-то кусочками. Далеко впереди за оврагом темнел лес и перед ним какие-то сараи. Это и была первая цель нашей атаки. Говорили, что там прячутся финские пулеметчики.

Так дошли мы до проволочного заграждения и легко поломали его. Машина даже не тряхнулась. Прошли поляну, заваленную камнями… Наконец, подошли к овражку. Здесь машины развернулись, кто вправо, кто влево, чтобы найти проход. Командир приказывает взять влево. Конечно, он не говорит: в танке трудно докричаться, чтобы тебя услышали, а просто носком толкает в левое плечо. Это и значит — поворачивай.

Когда мы пошли вдоль оврага, я увидел впереди покосившийся сгоревший танк, подбитый белофиннами еще накануне. Я нет-нет да и поглядывал на него. А лучше было не глядеть. Был он весь искореженный, черный. Катки сгорели, гусеницы рассыпались, а пулеметный ствол торчал перекрученный, как простая железка.

Наконец, я нашел проход через овраг. И только сунулся в него, командир застучал носком по спине часто и быстро. Это значит — проезжай скорей, место опасное. Может быть, белофинны нарочно оставили этот проход, а где-нибудь неподалеку поставили противотанковое орудие. Я вспомнил сгоревший танк, и понеслась моя машина, как шальная, подскакивая на кочках.

Проскочили, вышли в ложбину. Сараи были теперь совсем близко. Я подошел к ним с правой стороны и сбавил скорость для точного прицела. Командир дал один выстрел и снова подтолкнул меня вперед. Подъехали ко второму сараю, прошли дальше через лесок и попали на открытое место. Здесь бой был в самом разгаре. Откуда-то справа появились наши танки. На опушке лежали красноармейцы в маскировочных халатах. Очень сильный огонь был на этой полянке, и пули стали стучать по броне, как дождь по стеклу. И увидел я, как один боец приподнялся, крикнул что-то, оглянувшись на наш танк, и показал рукой вперед. А впереди, метров за четыреста, стояла еще какая-то большая постройка. Я понял, что оттуда белофинны ведут огонь и что надо эту постройку уничтожить.

И хоть плохая была местность, попадались камни, бугры и воронки от снарядов, но дал я машине третью скорость и понесся вперед.

Метров сто оставалось до сарая, и уже примечал я, как бы удобнее к нему подойти, когда вдруг нестерпимый гул раздался в ушах, и танк загремел так, как будто его броню вспарывали по швам. Я успел только выключить мотор, нажать тормоз… И вдруг увидел, что у меня под ногами, рядом с педалью акселератора, маленький раскаленный предмет… Дрожь прохватила меня, когда я понял, что это бронебойный снаряд. «Вот, значит, и конец, — подумал я, — сейчас он разорвется, тут и смерть моя будет…»

Но снаряд не рвался. И я сидел, не двигаясь, и смотрел на него, пока не пришел в себя. Затем откинул его носком в сторону. Снаряд опять подкатился ко мне. Тогда я осмелел — прижал его ногой, и от сырого валенка пошел пар.

Обернулся назад, хотел посмотреть на командира, узнать, что с ним, и показать, какой со мной случай произошел. Повернулся к башенному:

— Где командир?

— Контужен. Нам башню снарядом пробило.

— Да снаряд вот он, в ногах у меня валяется.

И вдруг снова удар. Второй снаряд. Машина заглохла, и башенный закричал:

— Ранили…

Посмотрел назад — в танке огонь. Снаряд пробил резервуар, башенного обрызгало, и огонь по ватнику змейками ползет. Вытащили командира, вывалились сами из горящего танка…

Много раз я слушал рассказы о том, какие бывают на войне страшные случаи. Только недавно смотрел я на сожженный танк, и было мне не по себе. А когда случилась такая же беда со мной, как будто и страху не стало. Очень много сразу забот появилось. И огонь надо на ватнике загасить, и за командиром уследить — где он, жив ли, и товарищу плечо перевязать — его осколком немного ранило.

А когда сделал все это да увидел, что командира соседний танк забрал, новая забота появилась: жалко стало пулемет оставлять в танке. Да и плохо среди боя без оружия оставаться. Подполз я к переднему люку, попробовал сунуться в машину, но ничего не вышло. Успел только взять наган, который за сиденье зацепился, а сам едва не задохнулся. В машине горело все — краска, резина, одежда, масло, бензин… Залез я снова под танк, но чувствую, что долго там не усидеть. Жарко становится, и снег начинает таять. Башенный толкает меня:

— Давай побежим к своим…

— Обожди. Не торопись. Давай оглядимся.

Огляделся. До нашей пехоты метров триста-четыреста. Место открытое, все под огнем. А неподалеку от танка бугор и густой кустарник. До него метров двадцать. Пополз я туда и башенному скомандовал — за мной.

Легли мы в кустах и смотрим, что дальше будет. Над нашим танком целая туча поднялась. И дом видим, до которого не доехали. Так мы лежим за бугром и посматриваем, а в кустарник все время пули залетают. Как будто кто-то невидимкой пробегает мимо и ножиком прутья скашивает. И опять башенный толкает меня:

— Пошли к своим. Поймают здесь нас…

— Обожди, — говорю. — Куда ты торопишься. У нас еще наган есть. Даром не дадимся.

А к нам еще танкист подползает, из той машины, которая обстреливала дом.