Иван Солоневич - Великая фальшивка февраля

7. Новая эмиграция: о том, что такое самодержавие, не имеет никакого представления и отождествляет его то ли с чухновским монархизмом, то ли с европейским абсолютизмом. Поэтому в пресловутой анкете «Посева», которая среди новой эмиграции дала 38 процентов за монархию вообще, за «абсолютную монархию» высказались только восемь процентов. Это означает, что если мы предложим русскому народу чухновский абсолютизм, то, принимая во внимание социальный склад новой эмиграции в частности и в России вообще, монархия не получит даже и восьми процентов голосов.

Народно-имперское движение никак не собирается предлагать России восстановление «старого режима». Нас никак не устраивает тот режим, при котором восшествие на престол равнялось, почти по Сирину, «приглашением на смертную казнь». Нас никак не устраивают ни революции, ни бунты, ни цареубийства, ни положение тех царей, которым посчастливилось избежать цареубийств… Мы никак не стремимся к воссозданию «старого режима».

Нам нужен ЦАРЬ. И нам необходимо народное представительство. Нам нужно, чтобы последнее слово принадлежало ЦАРЮ и чтобы момент для этого последнего слова определял бы ОН, а никак не «глупость, предательство и прочее» – откуда бы они ни шли: из «августейших салонов» или с трибуны «глупости и измены».

Абрамовичи вольны называть все это «реакционной утопией» – пусть называют. На «монархической утопии» Россия прожила тысячу лет. На социалистической – полужива тридцать три года. И Абрамовичи, и Николаевские, и Байдалаковы прекрасно понимают, что при малейшей свободе голосования ни «частная собственность на предметы личного потребления», ни «усадебные участки» – не получат ни пяти процентов голосов русского народа или народов России. Вот поэтому и делаются попытки сорвать всеэмигрантское «объединение», а вместо объединения выставить принцип подчинения: и марксисты, и монархисты, и демократы, и тоталитаристы будут-де обязаны оправдываться перед социалистической и тоталитарной партией В. Байдалакова в том, что ризы у них – белее снега гималайских вершин. Решать же будет В. Байдалаков – подготовляя себе путь ко «всей власти».

А добрый старый либеральный русский барин – С. Мельгунов с изумительной степенью точности повторяет политический путь нашего доброго старого либерального русского барства – путь Милюковых, Набоковых, Петрункевичей и прочих: отвращаясь от «самодержавия русских царей», расчищая путь к самодержавию товарищей ЦК НТС(с). И делает это так, как если бы уроки всеевропейского тоталитаризма его не научили ровным счетом ничему.

А может быть, и в самом деле ничему не научили?

О самодержавии:

если спросите у русского народа, чего он хочет: самодержавия или конституции, то 90 процентов его вам ответит, что они за самодержавие, то есть за ту форму правления, с которой свыклись. народ ждет, что царь, как отнял у помещиков крепостных, так отнимет у них и землю. если же будет конституция и у власти станут болтуны-адвокаты, живодеры и прогоревшие помещики, то он скажет, что земли ему не получить (Яснополянские записки. Т. 1. С. 85).

О конституции:

Так и у нас (как во Франции. – И. С. ) конституция не будет содействовать уменьшению насилия, а скорее увеличению его (Там же. Т. 1. С. 85).

О революции:

если была бы революция, то выдвинулись бы такие люди, как Марат и Робеспьер, и было бы еще хуже, чем теперь (Там же. Т. 1. С. 86).

О погромах:

они (черная сотня. – И. С. ) противодействуют насильственному разрушению существующего порядка. не верю, что полиция подстрекает народ. Это и о Кишиневе и о Баку говорили. Это грубое выражение воли народа. народ видит насилие революционной молодежи и противодействует ей, а ей нужны волнения (Голос минувшего. III, 26).

И, наконец, о расстреле гапоновской рабочей демонстрации на площади Зимнего дворца 9 января 1905 года:

Царская власть – это известное учреждение, как и церковь, куда не пускают собак. К царю можно обращаться по известным, строго определенным формам. все равно как во время богослужения нельзя спорить со священником, так и всякое обращение к царю, помимо установленного, недопустимо. Как же он будет принимать рабочих электрического завода? После них придут депутаты приказчиков, потом «Московских ведомостей» и т. д. Царь не может выслушивать представителей петербургских рабочих (Яснополянские записки. Т. 1. С. 81).

В предыдущем номере «Нашей страны» были приведены мысли Льва Толстого о самодержавии, конституции и погромах. О философии Льва Толстого можно придерживаться самых разнообразных точек зрения. Но сейчас, после конституции и революции, никто в мире не может оспаривать истинно потрясающей точности толстовских пророчеств. В самом деле: была конституция. И у власти стали: «болтуны и адвокаты» (Керенский), живодеры (Терещенко [21]), «прогоревшие помещики» (князь Львов [22]) и, наконец, «такие люди, как Марат и Робеспьер» (Ленин и Троцкий). И народ «земли не получил» – от него отняли и ту, которая у него была.

Об общественной стороне деятельности Льва Толстого можно придерживаться самых разнообразных точек зрения. Есть точка зрения, которая считает Льва Толстого «голосом мировой совести». Были и другие: продался-де человек масонам. Теоретически мыслима и третья: Лев Толстой в свое время занимал на литературно-общественном рынке то же место, какое сейчас занимает Бернард Шоу. Интересно было бы знать: какие мысли записывает Бернард Шоу «не для печати»? Может быть, и он понимает действительность несколько иначе, чем это сформулировано в его печатных выступлениях? Может быть, и у него где-то записаны пророчества о будущем английского пролетариата под славным водительством английской рабочей партии? Очень многие великие люди мира сего действуют почти по евангельскому завету: Богу – Богово, карманное – в карман. Лев Толстой знал, чем кончится наша конституция и наша революция, – сейчас в этом не может быть никакого сомнения. Он знал, что девяносто процентов русского народа стояло за самодержавие – и не только против республики, но даже и против конституции. Лев Толстой знал, почему именно эти девяносто процентов стоят за самодержавие, ибо эти девяносто процентов знали, что «царь, как отнял у помещиков крепостных, так отнимет у них и землю», то есть что «самодержавие» – и в глазах девяноста процентов народа и в глазах самого Толстого – стояло за народ, а не за «помещиков и фабрикантов». Все это Лев Толстой знал.

Знал это не он один. Это знали, я бы сказал, все разумные люди России. Это, по толстовской статистике, знало все крестьянство. Это же знал и Лермонтов: