Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 1

«Было, однакож, это — явление повседневное (говорит откровенно исследователь польской старины). Избалованные успехами, пренебрегали мы все и всех. Теперь очевидная опасность будила нас от этой беспечности, и потому-то, при начале похода, предводитель его должен был преодолевать тысячи препятствий, идти в огонь с малыми силами».

Наливайко знал, во что играет. Он держал наготове свое сбродное войско в окрестностях Старого Константинова и Острополя, а две сотни его разместил по селам, входившим когда-то в состав Острожчины, а теперь выделенных князю Криштофу Радивилу Перуну, как «вено» жены его, Катерины Острожской. Царь Наливай, очевидно, щадил князя Василия, и потому престарелый магнат спокойно проживал в староконстантиновском замке, как равнодушный, по-видимому, зритель начавшейся борьбы.

Лобода с запорожцами лежал на лежах в Киевщине, и собрал под своим бунчуком до 3.000 казаков. У него в таборе находились и женщины, которых не дозволялось держать в Сечи, жены и дети казацкие. Титул гетмана принадлежал, однакож, в это время Матвею Савуле, хотя гетманом величал себя тогда каждый предводитель отдельной казацкой орды. Этот старший между казацкими гетманами гостевал в Мозырщине, и, вызванный оттуда, остановился с «сильною арматою»», в Пропойске.

Достойно замечания, что «пропойский подстаростич», Оришевский, бывший королевским гетманом при Стефане Батории, теперь водил за собой отдельный казацкий полк, и мы знаем, что он дуванил дуван с Наливайком и Лободою в Баре, а потом занял под свои лежи Зеньковщину. Теперь волынские казаки не имели ничего общего с запорожцами, и Оришевский держался также особняком.

Это было на руку малочисленным жовковцам, которых предводитель постоянно имел в виду классическое правило: divide et impera [23] Разделяй и властвуй. . Предубеждая неизбежное слияние орды с ордою, рванулся Жовковский с места по снегам и ростани. День и ночь спешил он к Острополю, и неожиданно напал на первые стоянки наливайцев.

Севериня знал о королевском универсале, но, полагаясь на свою способность «двигаться с войском и с арматою скорее, нежели кто-либо в королевстве », не был готов к отражению жолнеров. Февраля 28 Жовковский был уже в Матерницах, где сотниковали над казаками Марко Дурный и Татарин. Удар был до того внезапен, что от двух сотен осталось только несколько человек, «и то раненых». Какой завзятый народ были наливайцы, мы знаем по отряду полковника Мартина, бросавшемуся в пламя. Так и здесь, по рассказу очевидцев, наливайцы оборонялись от жовковцев сперва в улицах, потом в пылающих хатах, но не сдавался ни один. Наливайко, предупрежденный о налете Жовковского в Лабуни от изменника жолнера, с удивительной быстротой соединил свои дружины в соседних Чернавках, и ушел со всей арматою по направлению к Пикову.

Жовковский перевел дух в Райках под Острополем, и рано утром преследовал уже знаменитого беглеца.

Здесь на кровавой сцене казако-панской усобицы является типическая фигура феодала доматора. Московские странники времен Гришки Отрепьева, в своем «сказании» изобразили нам князя Василия в виде какого-то патриарха, с величественной бородой, под которую он подстилал «плат», восседая на «месте своем» перед благоговейными скитальцами [24] И видех благоверного князя, седяща на месте своем, возрасту мала суща, браду имея до земли, на коленях же его послан бысть плат, на немже лежаще его брада. . Мы видим этого патриарха среди дымящихся после пожара сел, в сопровождении конной лейбгвардии. В письме к возлюбленному и почитаемому зятю престарелый князь рассказывает о себе следующее:

«Вчера, через слугу пана Броницкого (Бронского?) [25] Письмо списано с копии, снятой в Несвижской библиотеке. Копиист писем Острожского оставил кое-что и непрочитанным. Поэтому здесь оказывается даже противоречие (может быть, происшедшее и от забывчивости князя). Сперва князь говорит, что Наливайко был тогда в Чернавцах, а потом — что он прибыл в Чернавцы. Это противоречие автор пытался исправить с помощью позднейшей реляции Жовковского. сообщил я вашей княжеской милости кратко о начале трагедии между панами-жолнерами и паном Наливайком. Но так уже мало верю я рассказам, что выбегал сам в несколько десятков коней ради более точного уведомления вашей княжеской милости», и т. д.

О Наливайке сообщает он следующие вести:

«Наливайко на то время в Чернаве так был убезпечен, что при себе больше двадцати человек не имел, только потом из Луцкого [26] В копии, находящейся в Императорской Публичной Библиотеке, написано Sluckiem, от чего выходит бессмыслица. и других сел, именно из Пустовец, из Голубца и других, пришло к нему несколько сотен; после чего, тотчас вышедши из села табором, пошел к Острополю; только человек тридцать там же в Чернаве убито, да живьем шестерых поймано, которых однакож в Райцах изловили».

Писав, очевидно, второпях, патриарх можновладник противоречит себе тем, что сказал в начале своего письма и что следовало бы сказать в конце. В начале письма он говорит следующее:

«Во вторник, часа за два перед вечером, Наливайко вышел с лупами [27] В копии — z labani. и со всею арматою; к ночи поспел в Чернавы, расположивши по сёлам в стороне полки. После того утром, около часу до полудня, наступило несколько жолнерских рот, при которых, говорят, была и часть войска сборного. В Материнцах пана Кевличовича, слуги вашей милости, застали две сотни: сотню Марка Дурного и татаринцову, которые, вероятно, только на то были посланы, чтобы пану Кевличу как можно больше шкод наделали. Даже, слыхать, и село хотели сжечь [28] Очевидно, в отмщение Радивилу за изгнание из Белоруссии. , только горилка им помешала, которой бочку застали во дворе арендатора.

Почему так врасплох жолнеры их [29] В копии пробел. захвативши, обе сотни положили почти на голову и с сотниками.

«Наливайко же (оканчивает свои вести князь Острожский), не останавливаясь, пошел через Острополь в поля к Пикову. Однакож доходят до меня такие слухи, якобы уже в Пикове перед ним заперли ворота и по всем другим городам украинным, даже и народ украинный якобы весь готов [30] Неясность в рукописи. . Неизвестно, куда бы он далее мог обратиться. Людей при себе больше тысячи не имеет, а побито до трехсот.

К этим резким чертам боровшихся между собой элементов Жовковский прибавляет самую резкую и уже не для казаков зловещую. Его жолнеры, «оборванные и незаплаченные», готовы были присоединиться к казакам. Он выразил это опасение в письме к Замойскому с похода, как о деле, известном уже коронному великому гетману. Прося оставить на службе некоторые роты жолнеров, которым платить было нечем, он открывает нам шаткость польского панованья в Малороссии следующими, к сожалению, лаконическими словами: