Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 1

Обезопасив таким образом границы Речи Посполитой от домашних врагов и татарских вторжений, коронные гетманы могли бы, по-видимому, сидеть спокойно в своих резиденциях. Но пограничные дела были приведены в порядок только на бумаге. В действительности здесь продолжалась неурядица, прогрессивно соответствовавшая той, которой отличались все внутренние провинции польско-русской республики без исключения.

Разместив по опаснейшим пунктам 3000 постоянного квартяного войска, независимо от кодацкого гарнизона и гвардии при новой казацкой старшине, правительство с 1 сентября 1638 года не заплатило ему ни гроша жалованья в течение двенадцати месяцев, или четырех четвертей, да задолжало и за прошлый год, за самое трудное походное и боевое время, пушкарям и драгунам. Войско вознаграждало себя, по обычаю, грабежом королевских и панских имений, а паны старосты, державцы, их наместники и паны вечистые обороняли свои города и села вооруженною рукою.

Переходы жолнеров с места на место уподоблялись походам через неприятельскую землю. Города и местечки, села и слободы запирали перед ними ворота и ломали на речках мосты, чтоб заставить королевское войско идти другою дорогою. При этом завязывались драки, похожие на настоящие сражения и приступы. Военные суды и гражданские трибуналы были полны жалобами на жолнерские грабежи, насилия, разбои. Но трудно было судить и карать виновных за преступления, так как жолнеры, в свою очередь, жаловались на панов, которые «не обуздывают своих подданных», и позволяют им безнаказанно обагрять руки шляхетскою кровью.

В самом деле, разоряемые жолнерами паны пользовались ненавистью поселян к «войсковым людям», и предоставляли подданным своим свободу нападать на буйных охранителей «шляхетского народа»: до такой дикости дошло разъединение между сословиями, даже между представителями одного и того же сословия, в силу событий, сопровождавших колонизацию малорусских пустынь. Каждый великий пан согласовался здесь в делах войны и мира с другими великими панами на столько, на сколько это было ему нужно для его экономических или фамильных интересов.

Посредствующая власть правительства не имела в так называемых кресах никакой силы. Отдавая панам в вечное владение украинские пустыни, короли имели о них самые неясные понятия, — до того, что, например, земля, на которой, в течение полустолетия, образовалось целое княжество под именем Вишневетчины, в сеймовом постановлении 1590 года названа «пустынею реки Сулы, лежащею за Черкассами». На сейме 1590 года было решено, чтобы коронный гетман обозрел и привел в известность края, обитаемые казаками. Но этого невозможно было сделать до 1638 года. В числе выгод кампании 1638 года считалось немалою выгодою то, что правительство узнало «все важнейшие места, входы и укрепления — от Днепра до Муравского Шляху». В старину (писали паны) все это было известно только самоуправному казаку, и за знание таких мест казаки получали в награду полковничество, или другое старшинство.

Поэтому-то магнаты не всегда знали, что за земли они себе выпросили, и как велико их пространство. Они обозначали пределы своих займищ тем самым способом, как испанские conquerados в Новом Свете.

Панские владения в малороссийской Украине были, можно сказать, отдельными царствами, в которых выше всех законов стояла неподчинимая законам воля самого пана. Такие царства занимали в XVII веке все пограничье Речи Посполитой Польской, составлявшее до нашествия Батыевых татар Землю Северскую, Землю Черниговскую, Переяславскую, Киевскую, Волынскую, Подольскую, и поддерживали свое существование теми самыми средствами, какими выросли, именно — перезывом чужих людей в свои воли, слободы, осады, села, местечки, города да наездами на владения малолетков, или людей безоборонных.

Закон, только для сохранения своего достоинства в глазах публики, прикрывал установленными формальностями переход владений от одного пана к другому, совершавшийся по праву сильного и по девизу beati possidentes [62] Блаженны владеющие. . Королевские и ранговые имущества считались также панскою собственностью и были также предметом панских интриг, панских наездов. Увеличение одного панского царства на счет других зависело от стяжательности владельца, или от его завзятости.

По замечанию лучшего из польских историков, в спорах о поземельной собственности, для магнатов значили не столько самые имения, сколько то, чтобы поставить на своем. «Заспорив о чем-нибудь» (говорит он), «надобно было уже упорствовать до конца, не обращая внимания на все могущие произойти от того опасности для себя лично, а хоть бы даже и для отечества».

Заложить осаду на чужой земле считалось тогда делом обыкновенным. Голоса слабых собственников не дошли до нас чрез посредство письменности; но, как велико было число взаимных панских захватов и как трудно было бороться за свое право землевладельцам средней руки, можно видеть из того, что сам великий коронный гетман Конецпольский до конца жизни тягался с князем Иеремиею Вишневецким за сорок местечек, основанных его соперником колонизатором на землях, принадлежавших к переяславскому староству.

Войны панов с панами наполняли все промежутки между войнами внешними да борьбой с казацким и жолнерским своевольством. Самые сеймы, имевшие в виду общественное и государственное благоустройство, делались весьма часто сценою шумных споров за притязания магнатов; не раз они грозили превратиться в кровавое побоище из-за оскорбленной гордости одного человека; и такое явление не считалось ни невозможным, ни даже чрезвычайным в польском обществе.

На взгляд человека русского, Польша была край, чужой каждому из граждан за пределами его личных интересов. Этот край был обречен издавна на расторжение.

Конец первого тома.

Непроходимые трущобы.

О городельском декрете 1413 года, воспрещавшем православным занимать высшие государственные и общественные должности и о последствиях этого декрета не для чего распространяться, так как он оставался мертвою буквою уже и при Казимире Ягайловиче.

Ополячился еще в колыбели.

Злотый стоил тогда раз в двадцать больше нынешнего.

В тогдашнем языке слово лях означало у нас русина, отпавшего от православия; исконных же католиков называли мы поляками. Поэтому и в современной московской письменности встречаем поставленные рядом слова ляхи и поляки, как названия не однозначащие.