Михаил Воробьёв - Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир

Значительный интерес представляет собой отрицательная характеристика животного мира Японских островов: «В их земле нет коров и лошадей, тигров, барсов, баранов и сорок (?)» [Кюнер, 1961, с. 245]. Отсутствие тигров и барсов, как и прочих диких кошачьих, справедливо, но существование мелкой породы лошадей подтверждается многими свидетельствами, и в том числе фигурками ханива. О корове протоисторической поры таких сведений нет. Кроме единственной фигурки коровы-ханива в ее пользу говорили лишь запреты в «Нихонги» есть коров, лошадей, собак, обезьян, фазанов (по указу 675 г.). Кости коров не найдены на неолитических стоянках Японии. Что касается соек (сорок), которые водятся на архипелаге, то еще ранний комментатор «Хоу Хань шу» Чжан Сян считал, что этот иероглиф употреблен по ошибке вместо другого похожего, обозначающего кур. Хотя куры упомянуты в первой книге «Нихонги», материальных доказательств их существования в Японии в неолитическую пору нет, но на протоисторических стоянках, причем на Кюсю, их остатки обнаружены. В «Нихонги» есть сообщение о том, что в 598 г. [Nihongi, XXII, 4] присланы из Силлы две сойки (судя по иероглифу) — вероятно, знаменитые длиннохвостые куры. Настораживает тот факт, что и в этом случае употреблен загадочный иероглиф, по-видимому перенесенный составителем из более раннего источника [Hashimoto, 1956, с. 482–484].

Растянутая береговая линия островов, естественно, способствовала развитию рыболовства и морского промысла. «Вэй чжи» особо подчеркивает преимущественное использование морских продуктов обитателями гористых островов. Тот же источник в двух местах отмечает ловлю рыбы и моллюсков, причем форма сообщения не лишена интереса. В первом случае утверждается, что их ловят, «погружаясь» на мелководье; во втором — подтверждается тот же способ ловли, но уже на глубоких местах, однако при этом, чтобы отпугнуть хищников, ловцы татуируются. Хотя в отрывках говорится и о рыбной ловле, и о собирании моллюсков, фактически описана добыча моллюсков, крабов и т. п., известная здесь с неолита, но далеко не столь повсеместная в Китае. Ловля же рыбы сетями — с лодок и на мелководье, — мережками, удочками, острогами, прекрасно известная по археологическим раскопкам, в источнике не раскрыта.

Сведения раздела о вожэнь об ископаемых богатствах, промысле и ремесле еще более скупы, но лучше восполняются археологами. Хотя ни медь, ни бронза в этом разделе не упомянуты в числе добываемых или используемых, они были известны в это время на Кюсю. Точно трудно сказать, добывали ли в это время на островах медь, но привозные бронзовые зеркала, мечи (они упомянуты и в разделе о вожэнь в числе иноземных подарков), копья, секиры употреблялись повсеместно. Более того, их на месте переливали в другие предметы аналогичного рода, но иного типа. Так, бронзовые узкие мечи переливали в плоские, а тонкие наконечники копий — в широкие.

Одновременно с бронзой жители Кюсю уже знали железо: «бамбуковые стрелы с железными или с костяными наконечниками» упомянуты в источнике. Но умели ли вадзин выплавлять железо или же только получали его из Южной Кореи, «Вэй чжи» не уточняет. В разделе о хан население вожэнь прямо называется в числе покупателей железа в Чинхан (кит. Чэньхань).

Известная фраза о вооружении японцев, в частности о наличии у них деревянных луков, «коротких внизу, длинных вверху», точно передает ситуацию: такие луки изображены на дотаку. Из оружия названы копье, щит и лук, а в «Хань шу» добавлен еще нож и самострел. Эти два предмета, более сложные и, очевидно, железные, видимо, тогда не были во всеобщем употреблении.

Камнеобрабатывающее дело получило дальнейшее развитие и специализацию. Появляются особые мастерские по изготовлению жатвенных или полулунных ножей (в Татэива), топоров (в Имая- ма). Шлифуются и полируются такие сложные по форме и исполнению изделия, как жезлы власти, кинжалы, навершия палиц. В стране добывали жадеит, или зеленую яшму, о чем сообщает «Вэй чжи». В «Вэй чжи» содержится наименование одной такой поделки, которую, по-видимому, надо понимать как большая зеленая коммаобразная бусина (магатама), скорее всего, из зеленого агата. Жемчуг добывался в древней Японии повсюду, но им особенно славился залив Омура на Кюсю; агат же — только в Идзумо.

Киноварь, о которой говорится в «Вэй чжи», — это окись железа (ржавчина), известная японцам с незапамятных времен.

Солидность цифры белого жемчуга, отправленного в Китай (5 тыс. зерен!), вызывает подозрение: идет ли речь о настоящем жемчуге? При сравнении с рядом других китайских источников, и в том числе с «Тайпин юйлань» (цзюань 802), аналогичная фраза, очевидно переписанная из «Вэй чжи», называет уже 50 жемчужин, белых и настоящих. Китайский жемчуг добывался из мелководных моллюсков и отличался от японского, находимого в ракушках акоягаи. Кроме того, иероглиф, переводимый нами как жемчуг, китайцы употребляли и для обозначения других камней, по форме напоминающих жемчуг [Hashimoto, 1956, с. 494–514].

Если перечисленные промыслы во многом носили еще добывающий характер, то положение с ткачеством более сложное. По «Вэй чжи», вадзин разводят «коноплю, тутового шелкопряда, расчесывают и треплют, изготовляют пеньку и крученый шелк» [Кюнер, 1961, с. 245], а также используют растительное волокно, из которого делают головные платки. Перечисление операций устраняет всякие сомнения в местном характере шелкоткацкого производства. Более того, в двух случаях из трех приношения в Китай дани-подарков ценные ткани занимают почетное место. Кроме разноцветных холстов, бумажного платья и тканей дарили японскую парчу, парчу разную с необычным рисунком, шелковые платья и ткани, синие и красные. Если перечисленные ткани разного типа, способа ткачества (в том числе и сложного), сортности, окраски сопоставить с соответствующими сведениями о достижениях в этой сфере других племен группы «восточных иноземцев» (дунъи), то окажется, что по набору лишь когурёсцы могут выдержать сравнение с вадзин. Важно и то, что в число заморских подарков вадзин смело включали разнообразные шелка и — значительно реже и в меньшем количестве — местные редкости (жемчуг, яшму), тогда как некоторые племена Корейского полуострова вынуждены были ограничиться посылкой одних местных редкостей, да и то иногда на уровне простых местных продуктов (воцзюй, или окчо). Это говорит о сравнительно высоком уровне шелкоткацкого ремесла у вадзин, причем частично уже профессионального и рыночного.

С появлением риса, бронзы и отчасти железа на арену Японии вышли новая утварь (керамика яёи), техника ткачества, новое текстильное сырье, новые домашние животные. Использующее растительное волокно ткачество прошло пять технологических ступеней: кручение, связывание, плетение, вязание, собственно ткачество. В обществе вадзин ткачество эволюционировало со стадии вязания, используя новое сырье, орудия, станок. В качестве материала применяли кору некоторых деревьев и ползучие растения. На главном острове — Хонсю — археологи обнаружили детали подобного ткацкого станка: ткацкий челнок, рулонный валик, приспособление, регулирующее нити утка (берд), вал, на который наматываются нити основы (навой). По всей вероятности, это было горизонтальное приспособление, объединяющее эти детали, без твердой основы, похожее на горизонтальное одночелночное устройство, и поныне широко распространенное в Юго-Восточной Азии. Известна каменная модель аналогичного приспособления, но для тканья шелка, относящаяся, однако, к курганной эпохе. Археологи обнаружили в погребениях эпохи яёи обрывки тканей из коры бумажного дерева, из китайской крапивы (рами), а также полотна из конопли, вытканные в технике гладкой ткани. Шелковые ткани этого времени археологами пока не обнаружены, как и ткани из дикого хлопчатника (томэн), упомянутые в «Вэй чжи». Материал, обозначенный этими иероглифами, представляет, по-видимому, разновидность коры бумажного дерева.