Михаил Воробьёв - Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир

Самый древний сохранившийся корейский исторический памятник «Самкук саги» («Исторические записки трех государств»), составлен Ким Бусиком в 1145 г. по имевшимся тогда корейским и китайским сочинениям. «Записки» содержат немало сведений из области сношений между странами Корейского полуострова и Ямато. Переводов на западные языки нет, на русский язык переведены книги, посвященные государству Силла [Ким Бусик, 1959].

Изучение источников в Японии в последние десятилетия продолжалось с неослабевающей интенсивностью. Из многих десятков монографий в качестве примеров назовем труд Хирата Тосихару об условиях возникновения японской классической литературы, работу Канда Хидэо по организации материала в «Кодзики», сравнительный анализ «Кодзики» и «Нихонги», выполненный Умэдзава Исэдзо, исследование Яку Macao, посвященное определению значения, придаваемого «Кодзики» в Японии, книгу Кодзима Норию- ки о влиянии классической и исторической литературы Китая на «Нихонги». Стали классическими и переиздаются труды Такэда Юкити и Курано Кэндзи по «Кодзики». Саэки Арикиё произвел сличение разных версий «Синсэн сёдзи року». [4] 4 См.: Хирата Тосихару. Нихон кодэн-но сэйрицу-но кэнкю (Трактат о появлении японских классиков). Токио, 1959; К а н д а Хидэо. Кодзики-но кидзо (Структура «Кодзики»). Токио, 1959; Умэдзава Исэдзо. Кики хихан (Критика «Кодзики» и «Нихонги»). Токио, 1962; Yaku M a s а о. The Kojiki in the Life of Japan. — «East Asian Cultures Studies Series». Tokyo, 1969, № 13; Кодзима Нориюки. Дзёдай Нихон бунгаку то Тюгоку бунгаку (Древняя японская и китайская литературы). Токио, 1963; Т а к э д а Юкити. Кодзики сэцува гун-но кэнкю (Исследование группы преданий в «Кодзики»). Токио, 1954; Курано Кэндзи. Кодзики хёкай (Критический разбор «Кодзики»). Токио, 1960; Саэки Арикиё. Синсэн сёдзироку (Новый реестр кланов и фамилий). Т. 1–2. Токио, 1962–1963.

Ученые Западной Европы и США также приняли участие в источниковедческой работе. Необходимо отметить переиздание перевода «Нихонги», сделанного В. Г. Астоном, и перевода «Кого сюи», выполненного Като Гэнти и Хосино Хикосиро, а также появление новых переводов «Кодзики» и «норито» — плод труда Д. Филиппи. Существенное значение имеет издание переводов Цунода Рюсаку разделов, посвященных японцам, из китайских летописей. Все работы, о которых шла речь, выполнены на английском языке. Эти важные источники стали доступны научной общественности.

Собственно источниковедческая работа представлена монографией Дж. Юна, охватывающей не только китайские источники, но и важнейшую литературу по Ематай [Young, 1958]; работой П. Уилера, в которой наряду с глубоким исследованием японской мифологии содержится история создания «Кодзики», оценка различных списков [Wheeler, 1952]; сборниками, в которых «Нихонги» и другие источники подвергаются специальному анализу [Robinson, 1966; Sources…, 1965], а также предисловиями и комментариями к упомянутым переводам источников.

Два издания естественно-географических и этнографических описаний «фудоки» с переводом их на русский язык и с комментариями вводят в русское и мировое востоковедение источники первостепенного значения для понимания древней культуры страны (перевод и комментарии К. А. Попова). Перевод этих источников тем более важен, что остается до сей поры единственным переводом на европейский язык (Древние фудоки, 1969; Идзумо фудоки, 1966). Важными достижениями востоковедов СССР являются: издание переводов глав, посвященных восточным иноземцам, из двух китайских летописей, «Вэй чжи» и «Цзинь шу», никогда раньше не переводившихся на русский язык, а также исправлений переводов Н. Я. Бичурина из других китайских летописей [Кюнер, 1961]; выход в свет на русском языке т. I «С'амкук саги», вообще никогда на европейские языки не переводившихся [Ким Бусик, 1959); переиздание знаменитого сборника переводов из китайских летописей Н. Я. Бичурина [Бичурин, 1950].

В источниковедческом плане японоведов СССР в последние годы привлекали «Кодзики» [Пинус, 1973; Черевко, 1977, 1973] и в меньшей мере другие источники по древней и средневековой Японии [Конрад, 1974 (I); 1974 (II)].

В последние десятилетия отмечалась активная и успешная разработка учеными ряда стран источников, связанных с проблемой Ематай [5] . Исследования китайских источников, содержащих сведения о Ематай, проводятся по-новому (см., например, [Young, 1958]), с широкими историческими, этнографическими и археологическими экскурсами в японский, корейский, китайский, тихоокеанский материал. Выяснено сложное наслоение различных исторических версий, первоисточников и фактов в китайских летописях, создающих запутанную картину. Указанный раздел о вожэнь (вадзин) в «Вэй чжи» составлен около 297 г. разными путями и по различным источникам. В нем использованы доклады и личные заметки послов, ездивших на острова, донесения наместников из китайского владения в Северной Корее — Лолана, отрывки из ранних исторических сочинений (например, «Вэй ле») и даже фрагменты других глав этой же летописи. В результате получился сложный конгломерат, отдельные сведения которого ставят в тупик исследователей.

Интернациональная историография этнической, социально-экономической и культурной истории Японии III–VII вв. весьма обширна и могла бы быть предметом самостоятельного критического исследования. Мы не ставили перед собой такую задачу, а руководствовались желанием дать читателю представление о некоторых важных направлениях и отдельных работах в этой области, характерных для двух-трех последних десятилетий.

Перейдем теперь к рассмотрению важнейших работ по этнической истории [Ethnology in Japan, 1968, с. 9—17; Mizuno, 1968; Japan…, 1970, 1965, с. 119–134; Japon…, 1960]. В этой сфере центральное место занимает концепция Ока Macao. Он выделил пять этнокультурных комплексов: 1) охотничий, предположительно меланезийский (матрилинейное общество, «тайные организации», разведение клубней таро); 2) охотничий аустроазиатский (матрилинейное общество, разведение суходольного риса в горах); 3) охотничий тунгусский (патрилинейное общество, клановая организация хала, суходольное земледелие); 4) рыболовческий аустронезийский (патриархальное общество, возрастные классы, разведение поливного риса); 5) комплекс алтайцев-завоевателей (патриархат, клановая организация, земледелие с применением железных орудий). Он первый привлек внимание к японскому этносу как структурному целому [6] . В 1949 г. на симпозиуме «Происхождение японского народа, его культуры и образование японского государства» подведен итог многолетним этногенетическим исследованиям [7] . Подтверждены факты многообразия происхождения и техники возделывания поливного риса и тесная связь этих достижений с этнической историей. В конце 50-х годов Оно Сусуму обосновал тесное родство японского и корейского языков, а Идзуи Коноскэ — родственные связи японского и аустронезийских языков, что, естественно, говорит в пользу соответствующих этнических связей [8] . Канасэки Такэо утверждает, что после периода дзёмон (неолит) физический тип японцев мало менялся [Kanaseki, 1966]. Но Исида Эйитиро признает предками современных японцев носителей культуры яёи. Он полагает, что древние японский этнос и культура сложились на рубеже нашей эры [Ishida, 1974].