Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина

Что он, такой вот фанатичный поборник трезвости? В истории дореволюционной России уже был похожий субъект – депутат предпоследней Государственной думы Челышев. Выскакивал на трибуну и кричал, заламывая руки: «Россия гибнет от водки! Убрать водку!»

Не был ли Ленин из числа его почитателей-апологетов?

История об этом умалчивает. Моя попытка связать ленинское активное неприятие спиртного с чем-то его личным, оставившим, скажем, из детства-юности нехороший след в его автобиографии, плодов не дали. Ничего похожего, порочащего, в жизни Ильича не было, хотя случайностей самого разного толка вокруг него – пруд пруди. Чего стоит только его детское соседство с Александром Керенским – учились в одной школе и жили на одной улице! Отец Керенского был директором школы, где учился Ленин, а отец Ленина инспектировал отца Керенского!

Трудно сказать, повлияло ли землячество на их дальнейшие взаимоотношения, но то, что Ленин без жалости сверг и Временное правительство, возглавляемое бывшим соседом, факт неоспоримый.

Если казнь его старшего брата Александра Ильича Ульянова за антиправительственные деяния подвигла младшего на горское «кровь за кровь» (приведшее, по сути, к слому всего российского мироустройства) и с большой, правда, натяжкой, такой ленинский аргумент мести за брата признать можно, то каких-то связных, мотивированных и глобальных объяснений патологического неприятия спиртного в ленинских трудах я не нашел.

Отыскал, правда, его большую и достаточно занаученную работу, посвященную российской винокуренной отрасли и картофельному спирту в частности. Кстати, на тему спирта писали и Маркс, и Энгельс. Считали, что спирт надо отнимать у частников, что спирт в их руках становится инструментом порабощения пролетария.

Ульяновы, если верить их биографам (таким, к примеру, уважаемым, как ныне покойный Егор Яковлев), до революции вели вполне добропорядочную филистерскую жизнь провинциальных интеллектуалов. В праздники на столе хозяйственной Марии Ильиничны Ульяновой были и наливки, и настойки. Случалась и водка. И Пасху тут отмечали, и Рождество…

По всей видимости, воспоминания о домашних застольях не сильно отягощали мысли В.И. Ленина, который в эмиграции, например, пристрастился к пиву.

Максим Горький оставил бесценное, одно из немногих, свидетельство ленинских предпочтений в деле употребления спиртного: «Ильич не прочь был посидеть за кружкой густого темного пива». Надежда Крупская вспоминала, что «Ильич похваливал мюнхенское пиво с видом знатока и любителя».

Соратник вождя И.И. Попов приводит рассуждения Ленина:

«Знаете, как я люблю мюнхенское пиво? Во время конференции в Поронине я узнал, что верстах в четырех-пяти, в одной деревушке, в пивной появилось настоящее мюнхенское. И вот, бывало, вечерами после заседаний конференции и комиссий начинаю подбивать компанию идти пешком за пять верст выпить по кружке пива. И хаживал, бывало, по ночному холодку, налегке, наскоро».

По словам Крупской, Ильич и его товарищи «подолгу засиживались за кружкой пива» в женевском кафе «Ландольт», а свой исторический тезис, перевернувший Россию, – о превращении войны империалистической в войну гражданскую, Ленин, оппонируя Плеханову, отстаивал с кружкой пива в руке.

«Владимир Ильич совсем испортился. Вместо молока пьет кьянти», – сообщала матери из Италии его сестра Анна Ильинична. Польский революционер Адамович пишет, что, проживая в Польше, Ленин пил и расхваливал крепкую польскую водку «Старка».

Был ли этот напиток искренним пристрастием Ленина или только служил поводом для привлечения под большевистские знамена угнетенных русским режимом польских товарищей, история умалчивает.

Большевик Г.Е. Зиновьев вспоминал, как, проживая в Польше, ездили они с Лениным на велосипедах до венгерской границы, где «купили по бутылке плохонького вина…». В.М. Молотов (1890–1986) делился незадолго до смерти воспоминаниями о своих соратниках.

Затронул он и тему выпивки: «В 1919-м или в начале 1920-го я был у Ленина дома. Он жил в Кремле. Сидели вдвоем, беседовали, наверное, час… чай пили. А вино? Немного. Этим делом он особенно не увлекался… Хотя Дмитрий Ильич – брат Ленина – был «питух» хороший. Выпить любил…»

«– Знаете ли, профессор, – заговорила девушка, тяжело вздохнув, – если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступались бы самым возмутительным образом… вас следовало бы арестовать.

– А за что? – с любопытством спросил Филипп Филиппович.

– Вы ненавистник пролетариата! – гордо сказала женщина.

– Да, я не люблю пролетариата, – печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.

– Зина, – крикнул Филипп Филиппович, – подавай обед. Вы позволите, господа?..» (. MA. Булгаков. Собачье сердце).

Когда я думаю о подозрительном нежелании Ленина отменять сухой закон и вводить госмонополию на водку, у меня закрадываются смутные подозрения, что и Ленин тоже «не любит пролетариата». А почему его надо любить больше, чем, например, крестьянство? Если содрать с пролетария всю марксистскую шелуху – за что, собственно говоря, за какие такие очевидные или неочевидные заслуги надо было любить русский пролетариат?

Ведь все, что ни делали большевики для его же, пролетариата, пользы, он, этот самый пролетариат, обращал себе и большевикам во вред.

Большевики лезли из кожи вон, борясь за восьмичасовой рабочий день для пролетариата. Борьба, согласитесь, была благородная. Ведь что представлял из себя русский рабочий начала XX века? Тяжкий труд по 10–12 часов в сутки, как правило, плохо устроенный быт, нездоровая пища и водка сформировали его типичные черты – лицо землистого цвета, потухшие глаза, сутулая спина, плохие зубы, слабое зрение. Военные медики били тревогу: рабочих массово отбраковывали, «комиссовали» из армии из-за огромного количества болезней, приобретенных на вредных и тяжелых производствах – сталелитейных, мануфактурных, цементных.

Армию составляли в основном выходцы из крестьян, как более физически здоровая часть мужского населения страны.

И вот рабочему человеку сокращают рабочий день или урезают рабочую неделю. Что происходит дальше? Он гармонично развивается? Ездит на богомолье? Ходит в политические кружки? Бежит в самодеятельный театр? Идет бороться за свои права?

Нет. Рабочий бежит в пьяный разгул близлежащего кабака, где напрочь теряет свое революционное самосознание, а проще говоря – свое лицо. Вот как описал времяпрепровождение городского рабочего инженер М. Ковальский в докладе на Всероссийском торгово-промышленном съезде: