Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Ракочий раздосадовал старого Хмеля тем, что в 1651 году не овладел Краковом во время шляхетского похода под Берестечко, и теперь они сделались врагами. Вследствие такой перемены, валахский господарь Матвей Бессараб, заключил союз с Ракочием, прогнал Василия Лупула с господарства и посадил на его место своего великого логофета, то есть канцлера Стефана Гергицу. Лупул бежал за Днепр, к своему зятю.

Старый Хмель не принимал участия в борьбе трех князьков. Он готовился к войне с Польшею, набирал войско, договаривался с татарами и турками. Но, видя Лупула изгнанным, решился воспользоваться этим случаем согласно своему плану, и отправил посольство в Стамбул. Когда Лупул сидел еще на господарстве, он предлагал туркам 40.000 войска из своей, как писал он, 300.000 армии на подавление донских казаков, прося за эту услугу (напоминающую нам Наливайка) [67] В официальном донесении о событиях в Украйне от 13 (3) сентября 1653 года говорится, что донцы (участвовавшие в Берестечской войне) продолжали помогать «Хмельницкому в его войнах. (Przyszlo do iiiego Kozakftw Dimskicli dvva lysiseau)». отдать ему хотя часть Волощины, с намерением присоединить к ней Украину и сделаться наследственным князем, под опекой Турции. Теперь, когда Порта должна была покарать всех троих князьков, он просил у Султана и Волощину и Мультаны. Не имея возможности покарать своевольных вассалов, турецкое правительство отдало оба придунайские княжества казацкому гетману, под условием ежегодной уплаты такой суммы, какую платили его предшественники. Хану было повелено соединить все орды с казаками против поляков, готовившихся к окончательной борьбе с Хмельницким, а пограничным туркам — помогать казакам.

В виду открывшейся перед ним перспективы, Хмельницкий посылает сына с 16.000 войска для подавления самоуправных господарей, и Лупул, весною 1653 года, переправляется с зятем обратно через Днестр. Волощина скоро была очищена от напастников. Гоня перед собой враждебные силы, казаки не уступали им в грабежах и опустошениях. Потом Тимош присоединил к своему корпусу ополчение Лупула, вторгнулся в Мультаны и предал их огню, мечу, грабежу, насилию. Не было пощады и самим церквам; напротив, они-то и составляли главный предмет казацкого грабежа.

Казаки Хмельницкого поступали с православными храмами в Мультанах еще хуже, чем казаки Сагайдачного с церквами и монастырями московскими: они не только разоряли, но и оскверняли христианские святилища. Хмельниченко, вместе с тестем своим, два раза разбил мультанское войско; но против них поднялось все население края, раздраженное святотатством и кощунством днепровских воителей за православие.

Они, в свою очередь, были разбиты наголову у речки Яловицы. Казаки потеряли 18 пушек с принадлежностями, всю свою добычу и 2.000 пленников. Преследуемый в бегстве своем Тимко заперся в Сочаве вместе с женой, тещей и сокровищами Лупула.

Сам Лупул бежал в Чигирин и, играя снова роль союзника Польши, просил короля выручить его семью из беды. Враги Лупула, с своей стороны, просили короля прислать под Сочаву вспомогательное войско для окончательного поражения Хмельниченка, и обещали за то помогать полякам в предстоящей войне с Хмельницким. В то же время и Тимко, как истинный сын своего отца, обратился к правительствующим панам с просьбой о помощи, обещая за то воевать для Польши придунайские области. Король склонился на просьбу врагов Хмельницкого, и послал им помощь против Тимка. Множество шляхетских волонтеров отправилось под Сочаву на травлю дикого зверя, каким по справедливости считали Хмельниченка. Крепость была сильна позицией и фортификацией. Казаки, зная, что предстоит им за христианские подвиги в Мультанах, защищали ее отчаянно. Наконец Тимко был смертельно ранен пушечным ядром, и кончил свою разбойную карьеру. Казаки капитулировали, и доставили старому Хмелю гроб его сына, с которым у него была связана мечта о княжеской династии.

Я представил только перечень событий в Молдавии и Валахии. Для истории русского воссоединения они важны лишь тем, что развлекали внимание, ослабляли силы и обманывали антирусские надежды и казацкого, и шляхетского народа.

Когда Ян Казимир, еще до этих событий, находился на генеральном сейме в Литовском Бересте, городе ознаменованном взаимными проклятиями папистов и православников, в этот несчастный для Польши город пришло письмо, которое повело полонусов к столь же ошибочным, как и церковная уния рассчетам. Письмо было от Ракочия, который уведомлял короля, что идет против волошского господаря Лупула, и просил не верить слухам, будто бы венгры готовы к войне против поляков.

Едва оно было прочитано в Сенаторской Избе, как прибыл в Литовскую Бресть (московское название города) поверенный Лупула с выражением готовности господаря к посредничеству между Хмельницким и Речью Посполитою. Сенаторская рада признала Лупула посредником надежным, и король послал ему условия, на которых паны готовы помириться с казаками. Но вслед за тем пришло известие, что Лупул изгнан из Волощины и просит у короля скорой помощи. Это известие рассеяло надежду на умиротворение края. Паны знали, что Турция готова помогать Хмельницкому, и что хану дано повеление идти со всеми ордами на соединение с пограничными башами. В виду такой грозы, король послал новопожалованного подканцлера Трембецкого в Регенсбург просить Германский Союз на помощь предостению христианства, как называла себя Польша, и не иначе, как до истечения трех месяцев. Полякам казалось, что вся Европа рухнет вместе с их доблестным государством, не умевшим обращаться ни с жолнерами, ни с казаками. В «декларации о грозящей Священной Империи опасности» прямо сказано, что когда передовая стена христианства падет, она «засыплет своими развалинами немцев».

И венгерский, и волошский послы старались в Бресте перетянуть Речь Посполитую каждый на свою сторону. Венгерский посол домогался наступательно-оборонительного союза с Ракочием и мультанским господарем против Хмельницкого. Ян Казимир был не прочь от этого союза, но отложил все дело до своего возвращения в Варшаву на 28 мая.

На генеральный сейм в литовскую Бресть прибыло лишь несколько сенаторов, и королю нельзя было ничего предпринять ко вреду Лупула. Литовский гетман, Януш Радивил, был его зять, а король нуждался в Радивиле для того, чтобы соединить литовское войско с коронным. Поэтому король сделал литовского гетмана виленским воеводою, не взирая на ропот католиков, которые, устами проповедников, «народных пророков» своих, осыпали его с амвонов упреками. Дом князей Радивилов смотрел на дело Лупулово, как на свое собственное, а дом этот был в то время могущественнейшим в Литве. Громадными владениями, можновладным родством и первенствующими дигнитарствами в княжестве достиг он такой силы, что если его приватные интересы не были согласны с интересами государства, то перевешивали их: слова самих поляков об их былом отечестве. Поляки подозревали князя Януша даже в тайной политике, основанной им на родстве с Лупулом и Хмельницким. Но они в то время так потерялись, что подозрительность доходила у них до безумия.