Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

При этом послы отдали, с низким поклоном письмо от Хмельницкого, в котором письме он настоятельно просит о распущении войска, присовокупляя, что он принужден держать на Синих Водах татар с великими издержками, доставляя из Украины стации, пока не разойдется войско.

После того послы были публично на обеде; их угощали с почетом (byli na obiedzie publice, traklowani honorifice), и после этого посольства уехали в Варшаву».

По словам Мясковского, между Потоцким и Хмельницким уже недели полторы перед тем были дружеские сношения, а неделю тому назад Потоцкий отправил с каким-то тайным поручением к хану Бечинского с Атталыком. Грозы как будто и не было на горизонте, но она чуялась в воздухе, потому-то и носились переделываемые каждым слухи о Хмельницком. Но никто не предвидел казако-татарского набега на Волощину, о котором я должен был прервать повествование, чтоб осветить истинным светом взаимные отношения трех интригующих сил в виду четвертой, лупуловской.

За неимением более точных известий о казацких похождениях в Волощине, приходится и мне повторить слухи, долетавшие до анонимного мемуариста, который, как можно догадываться, был адгерентом дома Замойских и жительствовал в Замостье.

«Вскоре» (пишет он) «полковники Носач, Пушкаренко и Дорошенко с 16.000 казаков ворвались к волохам и соединились под Сорокой с 20.000 Орды нуреддин-султана. Татарская голота, как муха на мед, бросилась на грабеж Волощины. Там люди зажиточные, есть что грабить, а если будут обороняться, то собственною кровью заплатят.

Волошский господарь Лупул, не имея столько войска, чтоб отразить внезапный набег татар и казаков, отослал жену и детей в замок Немец, за реку Серет, и велел там сделать засеку в густом лесу, в буковине, а сам скитался в неприступных горах, ущельях и нетрах. Поэтому неприятели не воевали, а сплошь грабя, опустошали край огнем и мечом, господарскую столицу сожгли, как сожжена из-за Елены Троя, и всю Волощину разорили. Господарь Василий посылал людей на высокие деревья, велел смотреть, в которой стороне видать огонь, и соображал руины. Было у него несколько приближенных поляков. По совету двоих из них, Кутнарского и Доброшевского, опытных в домашних и военных делах, решился он окупиться, и послал переговорить с неприятелем.

Орда уже довольно награбила; казаки опасались поляков, стоявших обозом на волошской границе; поэтому нуреддин-султан вступил охотно в переговоры, и получив 300.000 битых талеров, сверх подарков старшине, выступил из Волощины.

Хмельницкому также было полезно разграбление Волощины: ибо господарь обещал ему отдать дочку за его Тимошка, лишь бы только дал ему после этой руины немного осмотреться. Он до того был прижат к стене, что прежде у него присватывались, а теперь сам он сватался ради мира. Отсчитав жестоким сватам такую громадную сумму, оплакивал он выжженный и разоренный край свой, и поступил по давнишнему обычаю волохов, которые заискивают благоволения у всех и кланяются сильнейшему. Несчастное положение их было таково, что сысподу дым выедает глаза, а сверху на них каплет».

«Удавались эти штуки Хмельницкому» (продолжает эхо современной молвы, Аноним). «Счастливый десперат, он заохачивал Турцию к протекции над собою, Орду отвлек от Московской войны, Москву, обманутую видом предательской приязни, сделал неприятелями поляков, волошского господаря оклеветал, и не пропустил никакого случая повредить Польше. Великое диво! человек низкого происхождения одним природным умом доходил до таких предательских штук и прозорливых мыслей, что не только обманывал глупое поспольство, но обманывал и великих монархов и, словно помраченных чернокнижными чарами, вооружал и соединял на поляков.

Татары, от природы довольно проницательные, поверили, что поляки, будучи не в силах одолеть казаков, хотят выгубить обезоруженных под предлогом Зборовского трактата. Россиянин, устрашенный татарским могуществом, принял протекцию над казаками для обеспечения своего Московского царства; а турок, желая завоевать Украину, предложил им протекцию, и ослабив постоянною войною поляков, надеялся покорить их своей власти. Так-то (заключает с глубоким вздохом современник-мемуарист) одной головы Хмельницкого с его столь быстрым умом было достаточно, чтобы причинить Речи Посполитой такие тяжкие страдания, — того Хмельницкого, о котором все знали, что это был такой великий пьяница, что никогда не просыпался, и, однакож, он один был автором и выполнителем столь страшных руин, бед и кровопролития».

Совсем иной взгляд на казацкие подвиги и единоверной Молдавии усвоили себе от казаков наши предки малоруссы; а как от формации мнений зависят судьбы человеческих обществ, то заслуживают внимания историка и те мнения, которые поворачивают общественный ум вспять, вместо того, чтоб устремлять его вперед.

Казацкие воззрения не оставляют казацких потомков доныне, как и шляхетские — шляхетских. Малорусская историография до настоящего момента угощает публику вот какими взглядами на героя пожогов, руины и человекоистребления:

«Вся страна пылала. Яссы, оставленные жителями, были разорены и сожжены казаками и татарами. Гетман чувствовал себя в положении торжествовавшего победителя, могущего требовать покорности от своего противника, так недостойно его обманувшего и так грубо оскорбившего» [32] Киевская Старина, 1887, март, 491. .

В том крайнем положении, до которого была доведена страна и собственная семья Лупула, он был принужден откупиться и от казаков, как откупился от татар, обручить Роксанду с Тимошком Хмельниченком и дать в залог четырех богатейших бояр, в том числе и своего племянника, как удостоверение, что тотчас после Рождества Христова 1650 года будет свадьба. Но при всей низкопоклонности своей в бедственном положении, при всем своем корыстолюбии и свойственном корыстолюбцам жестокосердии, Василь Молдавский не был до конца лишен человеческого достоинства и сопровождающего достоинство мужества: он решился не выдавать свою Роксанду за казака. Если в этом нехотении участвовало взвешивание борющихся перед его глазами сил, то мужество его возвышается в наших глазах и дальновидным умом, которого не было у казацкого батька. Лупул отправил свою дочь и жену к своему зятю, Радивилу, а в Стамбуле хлопотал, чтоб его освободили от насильственного родства.

Но с Хмельницкого было мало сочетания сына с дочерью князя-господаря: ему хотелось овладеть и самим господарством. Достигнув случайно того, о чем и не думал в начале бунта, он потерял сообразительность, и ему теперь все казалось возможным, как человеку, не имевшему в основе своих действий традиции, наследственности, присущей всем явлениям постепенности и взаимной их зависимости. Пользуясь влиянием своим в Стамбуле, он, вместе с ханом, обвинял господаря в измене, домогался низвержения изменника и просил господарства для себя. Но на весах правившего Портою сераля соперники пройдохи перевешивали один другого. Великий визирь Ахмед запретил выдавать Роксанду за Хмельниченка и потребовал ее в Стамбул, как залог верности отца.