Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Между тем как Польша была поставлена правительственным сообщением в известность о грозе, облегавшей её горизонт со всех сторон, Николай Потоцкий донес королю из Каменца, что Хмельницкий в Подольском воеводстве, за казацкой линией, записал не малое число селян в казаки, по мнению Потоцкого, для того, чтобы возбудить приверженность к себе в черни (concitandae plebis gratia) в видах предстоящего нашествия на панов.

Войско было сведено с поля 29 октября, но его так трудно было разместить по зимним квартирам, что Потоцкий, по его словам, предпочел бы дать несколько битв. Край был разорен; везде голод и дороговизна, а жолнерам нечем было уплатить жолду. Часть войска расположил Потоцкий вдали от казацкой линии, в близких к украинным воеводствах, а верхние воеводства откупились от постоя платою.

Но в это самое время кто-то писал к кому-то из Бара о казацких замыслах, то есть о ходячих в народе толках, страхах и ужасах. Была де у Хмельницкого рада, на которой казаки совещались: не оторваться ли им совсем от Польши? И что делать, если панское войско не уйдет в Польшу? Было де решено выдержать и вытерпеть всю зиму, а весной выступить вместе с татарами и ляхами потужно в Московщину и, доведя ляхов до московской границы, взять их между себя (wziasc miedzy sie), да и вырезать до ноги, так чтобы не ушел ни один лях (aby i jednego Laelia nogi nie upuscic), а потом запустить глубоко в Польшу татар. «Когда же после татар» (говорили казаки) «добьем ляхов (wybiwszy te Lachy ро Tatarach), тогда уже наша земля счистится, и мы будем пановать в мире». — «Но Господь Бог» (утешал себя писавший), «может быть, скорее счистит их моровым поветрием: уже они там страшно валятся, и лежат, как дрова, на Поднестрии около Шаргорода и далее к Брацлаву. Но мужики наши твердят, что у них что-то злое на уме: ибо наказано им через две недели иметь в готовности лошадей и сухари. Хмельницкий еще в Брацлаве, а татары стоят всюду около Савран ».

Между тем казацкие послы прибыли в Варшаву, по современной переписке, «в одной своре с татарскими», а литовский канцлер заметил в дневнике, что они даже заняли общую квартиру.

Татары (говорит корреспондент), в качестве посредников и прокураторов, находили Хмельницкого (точно наши историки) вовсе невиновным в том, что он ходил в Волощину. Не согрешил он, по татарскому воззрению, и тем, что такое множество шляхты перебито; что посылал к турецкому султану послов и отдался ему в подданство. Татары настаивали на исполнении со стороны панов Зборовского договора. А казаки приехали свидетельствовать свое верноподданство (продолжает корреспондент), на все же укоры отвечали отрицанием и незнанием. Все дело было отложено до сейма.

Но мы прочтем так названные покорные petita Хмельницкого.

Уверяя короля, «Божия помазанника», в своем верноподданстве, Хмельницкий писал: «Посылаем наших послов только через эти petita, потому что мы, как простаки, не умеем ходатайствовать изустно (domowic sie nie inozemy). Мы просим о том, что наилучше утвердило бы мир. Пускай этим не оскорбляется маестат вашей королевской милости и освещенный сенат.

«Самый прочный и вечный мир всей Речи Посполитой в панстве вашей королевской милости был бы тогда, когда бы был утвержден присягою их милостей ксендза архиепископа гнезненского, ксендза архиепископа львовского, ксендза бискупа краковского, его милости пана Лянцкоронского, воеводы брацлавского, и его милости подканцлера коронного (Иеронима Радзеёвского), а в залог просим нам дать: князя его милость Вишневецкого, который не желает замешательства и милостиво (laskawie), с давнишних времен обходится с Запорожским войском и с подданными, его милость пана хорунжего коронного, который, прибыв на свои староства, привез нам стародавние привилегии на Чигирин, чтобы здеть резидовать; его милость старосту белоцерковского (князя Любомирского); его милость пана обозного коронного (Калиновского — сына), которые на своих маетностях резидуют, и пускай благоволят охранять мир без единой хоругви войска, а равно без великих дворов и ассистенций, да просим, чтоб они, будучи заложниками, обходились хорошо с нами».

Никогда еще волки не предлагали пастухам более наглого договора. Никогда казаки не думали так презрительно о здравом уме панов, — и они были правы. Перед изумляющимся потомством тех и других лежит письмо величайшего мудреца и глупца в панской республике, величайшего патриота и губителя панской среды своей, Адама Свентольдовича Киселя из Брусилова, от 26 октября 1650 года.

Кисель, назначенный на прошлом сейме, по его словам, «стражем мира», советовал королю, чтобы Речь Посполитая ждала будущего сейма спокойно, для того, чтобы, взвесивши свои и неприятельские силы, могла решить, чего ей держаться, и что замышляют в Крыму, и как у турок трактуют о волошском опустошении, и что затевают внутри (interne machinatur). Доказав ясно, как день, свою химеру, панский Нестор и Улисс приходит к такой мысли, что средством гарантии мира Польша достигла бы расторжения казако-татарской лиги, а это было бы величайшим для неё благополучием (summa ПеирцЫисае felicitas). «И хотя в этом» (продолжает Кисель) «видим нечто недостойное (indignitatem jak%s), но по мне — наибольшее достоинство — спасение Республики (salus Reipublicae, to najwiksza dignitas u mnie). А допустить этого человека до последнего отчаяния, в котором он поддался бы турку с войском и со всем поспольством, вот когда — сохрани Боже — была бы indignitas, а пожалуй, и последняя гибель наша... Когда дело дошло до крайности, всегда избирают меньшее из зол... Мы могли бы и взять и дать заложников, которые были бы вроде пленников у запорожского гетмана, но чтоб они резидовали на Украине за линией, в своих имениях, прилично своему положению. Что лучше: рисковать ли всем, или же все подвергнуть гибели? Можно бы и на присягу согласиться своим способом (swym sposobem) вместо того, чтобы возбудить еще ужаснейшую и злотворную войну. Этих заложников можно назвать комиссарами, и под этим названием передать в потомство, а они присягнули бы, как на комиссию». По мнению Киселя, этим способом, без всякого недостоинства (absque omni indignitate), можно бы удовлетворить и тому, чего желает запорожский гетман для своего обеспечения, и мир утвердить, и разорвать казацкий договор с Ордою, а себе (казаков) присвоить (sobie арргоргиаге) и от Москвы спасти, и мир, заключенный Киселем в её столице, осуществить.

Из этого документа видно, что Хмельницкий обработал стража панского мира с казаками сообразно своим целям, которые грубо, но верно, высказывались в толках поспольства о совместном походе казаков, татар и панского воинства в Московщину.