Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

В это время достойный такого государства король повелел коронному великому гетману собрать все вновь навербованные отряды войска у Владимира, и сам выехал, для примера польским королям, как справедливо называл панов Хмельницкий. Узнав, что Потоцкий основал обоз у Владимира, Калиновский стянул все свои хоругви под самый Каменец, и 23 апреля расположился по ту сторону реки, у замка. Каждый стал по возможности запасаться провиантом, который пришлось покупать по небывало высоким ценам. Мясковский писал еще 7 апреля, что жолнеры платили за осьмачку овса по червонцу и дороже, да и тем не могли поправить лошадей, «не вставая пять недель с седла»: не было времени кормить их (choc bylo czein, ale nie bylo kiedy). Неприятеля ждали ежедневно, и так простояли лагерем целую неделю. Наконец военная рада решила — идти на соединение с главными силами, пробиваясь на пути сквозь казако-татарские отряды.

Мая 7 войско двинулось, а между тем Хмельницкий сосредоточил свои силы на урочище Ганчарихе, между Межибожем и Старым Константиновым. Ему следовало не допустить полевого гетмана соединиться с королем, и он отправил вперед несколько отборных полков конницы, да несколько тысяч татар, с приказанием — захватить у панского войска лошадей, чтоб остановить, или, по крайней мере, задержать его движение, пока сам не подойдет с остальными силами.

Гонитва его за панами и их жолнерами представляла опасность со стороны Литвы, где погиб незаменимый никем Кричевский, где пал не боявшийся ни огня, ни меча, ни болотных топей Голота, где, вместе с мужественным бойцом Подобайлом перетонуло в болотах и реках много таки отчаянных казарлюг, какими заявили себя Наливайковы мартыновцы. Внук Радивила Перуна и сын того Криштофа Радивила, который, по словам Иова Борецкого, был достоин в памяти всех грядущих веков за оборону православных иерархов, был страшилищем псевдовоителя за малорусскую церковь.

Чтоб остановить его грозное движение в Украину, которого боялись, и в Збаражчину, Хмельницкий отправил три полка: полтавский, переяславский и черниговский, составившие 20.000-й корпус, под начальством Небабы, по отзыву панов, опытного и хорошего воина, и поручил им не допускать литовского войска переправляться через Днепр.

Мысль овладеть Каменцом постоянно занимала Хмельнцкого, не умевшего взять всеми своими силами и средствами збаражской западни. Этой мысли сочувствовали и лучшие казаки, которых наша историография представляет патриотами. Под начальством таких сыновей казацкого отечества, отправил Хмель надежнейших соратников своих, среди которых, вероятно, находился и будущий предатель Каменца Магомету IV, Петро Дорошенко. Рьяные воины пробежали, с татарской быстротой, 12 миль в одни сутки, и явились под скалистым городом, хранительным устоем поколебленной Польши; но воевать было уже не с кем, а каменного гнезда древних русичей не мог взять и Перебийнос, утопивший в женской крови Полонное и гордо заявивший во Львове свое равенство с Хмелем. Тем не менее хмельничане сделали попытку овладеть Подольским Каменцом, и вон как доносил об этом один из его защитников коронному полевому гетману.

«Пишу кратко о нашем сиденье в осаде, продолжавшемся три дня. Когда наш обоз двинулся из-под Каменца с понедельника на вторник, неприятель сжег и вырезал Дунай город, все окрестности Каменца уничтожил поголовно (zniszczyl na glowg), и на бегущих людях въехал рано утром в предместье. Мы сперва думали, что это наше войско, потому что сперва подошло под город едва 300 человек их передней стражи. С голыми саблями на темляках, они отнимали у бегущих в город скот. Но на возвышенности старого лагеря появились татары, и рассыпались, как муравейник, одни к Паневцам, а другие к Чернокозеницам. Тогда салютовали из замковых пушек, а между тем наступили казацкие полки, которых считали «80.000 языков», да татар 12.000. Казаки остановились на горе, и сделали первый приступ к городу пехотою, которая так сильно ударила на наши две конные хоругви и на 200 немцев, что они отступили в город; а между тем хлопство напало под замком на скот и на табор мужиков, бегущих в город. Забравши у них множество скота, овец и одежды, оно удалилось к своему обозу. После обеда того дня и ночью не было нам от них беспокойства, однакож они послали несколько тысяч войска к Чернокозеницам и Паневцам. Чернокозеницы оборонялись хорошо. Замок со шляхтой освободился; город казаки сожгли. Паневцы взяли на третий день предательством Тршилятковского, слуги пана каневского старосты, который выдал им одежды, серебро, обои, несколько турецких коней, и сам ушел к ним с каким-то Гловацким; но они Тршилятковского обезглавили, хотя прежде обещали ему полковничество, а Гловацкому дали хоругвь. В среду сделали один приступ (к городу), а другой к Русской браме, ударив отважно. Но, так как мы сожгли Каравансер, и домики под скалой, чтоб нам оттуда не вредили, то наша пехота била их там хорошо и прогнала на самую гору. Выехал также с 300 комонника и пан староста каменецкий (Петр Потоцкий). Разили их и конница, и замковые пушки так сильно, что они бежали под Кешеню. Там наши отняли у них 60 возов с добычею, награбленною в Паневцах, и добыли много казацких и татарских языков, которые показывали согласно, что сюда под Каменец Хмельницкий выслал отборное войско, чтоб занимало квартяков и не допустило их соединиться с королем... С середы на четверг устроило себе русское хлопство кругом (circumcirca) под самой скалой шанцы, из которых целый день причиняло великий вред городу и людям. Но их также хорошо щупали (tnacano) в тех шанцах с замка и башен пушечною пальбою, так что принуждены были бежать, покидая хоругви. После обеда вышло несколько сот пешего охотника и две сотни немецкой пехоты пана Зыхлинского к старому становищу, а с другой стороны от замка к Кешени выбежал пан староста в несколько сот конницы. Там дважды наши двинули (ruszyli) их из шанцев, и отняли несколько хоругвей, но не могли устоять против их силы, потому что их наводил (naxvodzil) хорошо Богун, под которым также из замковой пушки убили коня, и сам он едва убрался в табор. Много перебили этого хлопства из пушек и ружей, так что не досчитались между собой целого полка. Хватаясь за сабли, порывались они к своему наказному (do pol nego), Демку, за то что, против воли и приказа Хмельницкого, потерял так много людей под Каменцом, как это показали нам их языки. В полночь с четверга на пятницу пришел к ним горячий (goracy) универсал, чтоб оставили совершенно все и шли одни комонником за нашим войском, а другие ему (Хмельницкому) навстречу. Заиграли у них зорю в трубы, в шиноши (szyposze), и едва погребли свои трупы, зарывая с ними сухари, сала, ветчину, водку в фляжках [38] На старинных кладбищах и ныне вырывают в головах у скелетов горилку в фляжках. . На своем таборище, которое растянули от самих Зенкович до Мокши и под Недобор, побросали много взятого скота и баранов, жаркого на рожнах, муки, хлеба, возов, так что каменецкое убожество собирало все это после них три дня. Но, что всего удивительнее, казаки и татары отпустили на волю много пленных разного пола и состояния. Эти пленники рассказывали, что в ту ночь такая у них в таборе сделалась тревога, что перекопский бей и татары, получив какое-то нерадостное известие о Хмелевых казаках, рвали на себе волосы и бились в землю... Не даром они так спешили, что и под Гуменцами бросили несколько возов, нагруженных разного рода крупою. Пошли по следам вашей милости и, слышно, сожгли скалу. Татары, однакож, упорствовали идти за ними, и, видно, что-то случилось у них (snac ich sain cos zapadlo): видно, не хотят наступать; говорят, что им Бог на эту войну идти не велит».