Леонид Юзефович - «Как в посольских обычаях ведется...»

Государь находился на аудиенции в облачении желтого цвета (царевич — красного). Царское платье в XVI в. имело две разновидности — «болшее» и «меншее», в XVII в. — «большого чина» и «малого чина». Строгое функциональное их разграничение происходит лишь в XVII в., хотя уже Иван Грозный изредка принимал дипломатов низшего ранга в «меншем» платье. Парадное царское одеяние из-за золотого шитья и драгоценных камней было неимоверно тяжелым. Тяжесть его усугублялась висевшим на груди массивным золотым крестом и нагрудными цепями, также золотыми («чепи», «ланцухи»). Дж. Горсей утверждал, будто облачение, в котором Федор Иванович в 1584 году венчался на царство, весило 200 фунтов и подол царского платья несли за государем шестеро бояр [142] Горсей Дж. Указ. соч. — С. 111. . Слабый здоровьем Федор Иванович и Борис Годунов в последние годы жизни с трудом выдерживали вес «болшего» платья, поэтому послов порой предупреждали, чтобы те говорили свои речи как можно короче и не затягивали аудиенцию: государю трудно долго находиться в своем одеянии. Ганзейские послы, посетившие Москву в 1603 году, полагали даже, что у русских государей длительные аудиенции вообще не допускаются [143] Аделунг Ф. Указ. соч. — Ч. 1. — С. 256; Выписка из иностранной книги о старине русской // Вестник Европы. — 1820. — Ч. 63. — № 20. — С. 202; Гюльденстиерне А. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса Шлезвиг-Голштинского в Россию / Пер. Ю. Н. Щербачева // ЧОИДР. — М., 1911. — Кн. 3. — Отд. 2. — С. 17; Сборник материалов по русской истории начала XVII века / Изд. И. М. Болдакова. — СПб., 1896. — С. 34; О царском «меншем» платье см. ЦГАДА. — Ф. 79. — № 10. — Л. 296 об.; Сб. РИО. — Т. 129. — С. 347 и др. . Но заменить облачение царя более легким не позволяли соображения престижа государства. И. Кобенцель и А. Поссевино были в России в разное время и писали свои записки независимо друг от друга, однако им обоим костюм Ивана Грозного напомнил одеяние не кого-нибудь, а самого папы римского [144] Письмо Иоганна Кобенцеля о России. — С. 144; Годовикова Л. Н. «Московское посольство» Антонио Поссевино // Вестник МГУ. — 1970. — Сер. IX (История). — № 5. — С. 94. . Уже по одному этому можно судить об эффекте, который производило на иностранных дипломатов «болшее» царское платье.

Василий III в придворном быту вел себя гораздо свободнее и естественнее, чем его преемники. Рамки церемониала вообще, в том числе и дипломатического, еще не были столь жесткими, и на приеме имперских послов в 1517 году Василий III мог, например, сидеть на троне с непокрытой головой. Позднее это стало совершенно невозможным: государь неизменно присутствовал на аудиенции в «своей царской шапке», которая была знаком его сана. Иногда, как свидетельствуют иностранные дипломаты, рядом с царем находились еще какие-то «короны» или «диадемы» [145] Бухов Д. Принц фон. Указ. соч. — С. 54. . Быть может, они имели в виду так называемую Казанскую шапку (знак власти над Казанью) и другие головные уборы, имевшие аналогичный смысл.

Одежда царя поддерживала его «чин», но она же для Ивана Грозного с его пристрастием к театрализации государственного быта могла быть и «грозой». В 1567 году на приеме литовского посланника Ю. Быковского царь сидел на престоле в доспехах («в воинской приправе»). Так же были одеты царевич Иван Иванович и присутствовавшие на аудиенции бояре. В это время опасно обострились отношения с Вильно: Сигизмунд II Август потребовал возвращения Полоцка, и «воинская приправа» царя и придворных наглядно демонстрировала готовность России к войне. «И ты, Юрьи, тому не диви, — заявил Грозный литовскому посланнику, объясняя свой необычный вид. — Пришол еси к нам от брата нашого, от Жигимонта Августа короля, со стрелами, и мы потому так и сидим» [146] Сб. РИО. — Т. 71. — С. 555. . Никаких стрел королевский посланец, разумеется, не привез. Это образное выражение: в монголо-тюркской дипломатической практике присылка стрел издавна означала объявление войны, разрыв отношений (в России такую акцию называли «розметом»), и любопытно, кстати, что царь знал об этом восточном обычае. Но военные действия так и не начались, и на последней аудиенции, данной Быковскому перед его отъездом на родину, сам Грозный, царевич и бояре были уже без доспехов, однако десять стольников и дворян «стояли при государе у государева места в служебном полном наряде, в зерцалех и юмшанех» (панцирях и кольчугах), знаменуя собой не «чин и грозу» государя, как рынды, а только «грозу».

При Иване III, когда русский посольский обычай находился еще в стадии формирования, иностранные дипломаты привозили подарки великой княгине и наносили ей официальные визиты, правда, по указанию самого государя. Возможно, это обусловлено тем, что Софья Палеолог, родственница византийских императоров, была особой царской крови. Жены Василия III, Ивана Грозного, Федора Ивановича и Бориса Годунова были иного, более низкого происхождения, и после смерти Софьи Палеолог великие княгини и царицы никогда не давали аудиенций иностранным послам. Не было отдельных аудиенций и у наследника престола, что практиковалось на Западе, в частности в Священной Римской империи. Но Иван Грозный (у Василия III не было взрослых детей) на посольских приемах иногда сажал рядом с собой старшего сына — царевича Ивана Ивановича.

Впервые он был представлен литовским послам в 1566 году. Послы целовали наследнику руку, окольничий «являл» их ему так же, как и самому царю, называя «государем царевичем». Почему именно в это время? Наследнику престола было тогда 13 лет, однако еще пятью годами раньше царь на время своей поездки в Троице-Сергиев монастырь распорядился «царевичу Ивану на Москве быти в свое место». То же повторилось и в мае 1562 года, когда Грозный выехал в Можайск. «Царь, следовательно, — замечает А. А. Зимин, — стремился обеспечить за своими сыновьями династические права» [147] Государственный архив России XVI столетия. Опыт реконструкции / Подг. текста и коммент. А. А. Зимина. — М., 1978. — С. 466. .

Сам Грозный, будучи еще мальчиком, принимал иностранных дипломатов, и у него, разумеется, и раньше были возможности представить послам наследника престола. Но посольство Ю. Ходкевича в 1566 году было первой значительной миссией после введения опричнины, само существование которой приставы должны были всячески отрицать, ибо предполагалось, что послы будут интересоваться этим вопросом. Отвечать следовало, будто царь «учинил особный двор для своего государского прохладу». И все же нельзя было полностью скрыть от иностранцев такую беспрецедентную по размаху государственную реформу. В этой ситуации разделение страны на опричнину и земщину могло быть подано как факт совместного правления царя и «государя царевича», как то было в Польско-Литовском государстве, где сын Сигизмунда I, будущий король Сигизмунд II Август, еще при жизни отца считался великим князем литовским. Возможно, именно с попыткой внушить послам подобные представления и было связано первое появление наследника престола на официальном дипломатическом приеме.