Владимир Винников - Путин. В зеркале «Изборского клуба»

Скажем прямо: такой «консерватизм» нам не нужен.

Здоровый консерватизм в России должен быть органичен российскому социуму с его базовыми ценностями, представлениями о добре и зле, стремлениями и чаяниями, ограничениями и табу, причём с учётом особенностей и неразрывности исторической судьбы (несмотря на трагические катаклизмы в истории России, её историческая судьба — едина и неразрывна). Кроме того, он должен исходить из сложившихся реалий, которые определяют необходимость устранения опасных перекосов и накопившихся дисбалансов, решения ряда неотложных задач. В этом проявляется известная прагматичность консервативного подхода — не застывшие и неизменные формы, а творческое применение принципов и традиции.

Для нас совершенно очевидно, что, например, с учётом российских условий одним из важнейших консервативных экономических принципов управленческого характера выступает не невмешательство государства, характерное для англосаксонской версии консерватизма, а дирижизм и корпоративизм.

Экономическим взглядам русского консерватизма не может быть присущ экономикоцентризм.

Еще в 2005 году в «Русской доктрине» мы отмечали, что экономика функциональна, инструментальна по своей сути. Цели экономики вторичны и производны от целей общества.

Равно противоестественен для консерватизма редукционистский взгляд на человека как на homo economicus — рационального экономического субъекта, озабоченного лишь максимизацией потребления и собственного благосостояния.

Поэтому лозунг «Не человек для экономики, а экономика для человека» не сводится в консерватизме к признанию одной только утилитарной сущности экономики. Хозяйство служит не только удовлетворению материальных потребностей, но и является сферой общественных и межличностных отношений, а потому его эффективность поверяется не только известными количественными индикаторами (объём выпуска продукции, душевое потребление, удельные издержки производства, рентабельность и пр.), но и степенью гармоничности этих отношений. Кроме того, экономика — ещё и сфера созидательного творчества. А потому вопрос об эффективности экономики стоит ещё и в плоскости реальных возможностей для раскрытия этого творческого потенциала народа и личности.

Вместо модели «общества потребления» русский консерватизм постулирует модель «общества созидания».

Наконец, эффективная хозяйственная модель должна обеспечить и достаточную конкурентоспособность и, одновременно, устойчивость экономической системы, а в конечном счёте — реальный суверенитет страны.

Таким образом, в системе взглядов консерваторов само представление об экономической эффективности приобретает весьма сложный, многоаспектный, комплексный характер.

Взгляд на экономику как на систему со сложными связями также предполагает, что эффективность этой системы вовсе не является простой суммой эффективностей каждой из составляющих её подсистем. Некоторые подсистемы и компоненты могут быть бесприбыльными, а иногда и планово убыточными — как раз для обеспечения максимизации эффективности системы в целом. К глубокому сожалению, реформы в России последних двух десятилетий проводятся исходя из глубокого заблуждения касательно якобы необходимости тотальной коммерциализации, перевода на коммерческие принципы всего и вся без исключения.

Совершенно очевидно, что для реализации стратегии развития, обеспечения устойчиво высоких темпов экономического роста необходим приоритет инфраструктуры, непосредственная коммерческая окупаемость которой не должна быть принципом. Отсюда же следует, что развитие базовой инфраструктуры (транспортной, жилищно-коммунальной, социальной, научно-образовательной) — предмет заботы, прежде всего, государства. Поэтому приватизация этой сферы и ставка на частные инвестиции — явная ошибка.

Ещё одним полем столкновения разных взглядов на эффективность является вопрос, касающийся обустройства нашей собственной территории. Каким бы дорогостоящим ни было решение данного вопроса, его нельзя оставлять на самотёк, отдавать на откуп рыночным силам или решать по остаточному принципу исходя из соображений экономии.

В России должна быть обеспечена достойная жизнь её гражданам — везде, независимо от конкретного региона или типа населённого пункта. Поэтому ставка на сверхконцентрацию населения в мегаполисах и агломерациях, основанная на извращённо понятой концепции «точек роста», несмотря на кажущуюся экономичность, в конечном итоге противоречит истинной эффективности и ключевым национальным интересам — такая расселенческая концепция ущербна и самоубийственна для страны, чья территория равна одной седьмой мировой суши.

Одним из основных противоречий в основе переживаемого миром кризиса является отношение между современной финансовой парадигмой и реальной экономикой производства необходимых человечеству благ.

Ещё Аристотель предложил различать два понятия: «экономику» и «хрематистику». Первое означает богатство как совокупность полезных вещей, второе — богатство как накопление денег. «Экономике» в аристотелевском понимании близко соответствует русское понятие «хозяйство» — активное освоение данной Богом человеку природы, с благими целями, то есть во имя обеспечения расширенного воспроизводства рода человеческого. Хрематистика же есть лишь погоня за прибылью как таковой, независимо от способов её получения, предполагающая эксплуатацию низменных и пагубных страстей и пороков человека.

Борьба этих двух тенденций сопровождала всю человеческую историю.

Однако эпоха финансового капитализма ознаменовала радикальный переход мировой экономики в качественно новое состояние. Экономика обрела совершенно ненормальные пропорции «перевёрнутой пирамиды», когда её надстроечная, обслуживающая денежно-финансовая часть довлеет над базовой, производственной, реальной. Налицо ситуация, когда не собака машет хвостом, а «хвост машет собакой».

Приобретая самодостаточную и довлеющую над остальной экономикой сущность, деньги становятся «орудием дьявола». Они меняют баланс в системе целей и ценностей общества и отдельного индивидуума, меняют мотивацию жизни с творческой, созидающей на потребительскую и рваческую, порождают нравственный релятивизм и моральную индифферентность («деньги не пахнут»), закрепляют несправедливость как принцип «мира сего».

«Экономика глобального казино» безнравственна, поскольку не предполагает справедливого распределения доходов по полезным результатам, по вкладу во всеобщее благосостояние, а, напротив, прямо этому принципу противоречит.