Александр Вельтман - Вражий питомец

Ночь и буря снежная в пустыне,
Вьюги рев неистовый и хохот…
Лишь на миг проглянет бледный месяц
И осветит мутным светом камни,
Между камней вековые ели,
И мелькнет, как тень, на горном гребне
Темный образ всадника… То Конунг,
На пути застигнут бурей, едет.
Ветер треплет волосы седые,
Рвет с могучих плеч медвежью шубу, —
Конунг бури яростной не слышит.
Добрый конь идет не оступаясь
По корням древесным и по камням,
Для него привычен путь пустынный:
Там в горах живет маститый старец,
А к нему не только люди — боги,
В виде смертных странствуя по свету,
На совет заходят и беседу.

Мрачны своды в темном подземельи.
По изломам их идет далёко
С очага колеблющийся отблеск.
Вещий старец и великий Конунг
У огня сидят в глубокой думе.
Тень от них едва дрожит на сводах.

Сын погиб у Конунга — последний
Из троих, и с ним погас могучий
Гальфов род, исшедший от Одина.
Девять дней среди пустых чертогов
Взаперти сидел великий Конунг.
Наконец коня спросил и молча
В горы к старцу вещему поехал;
Издали за ним следили слуги.

Пышет пламя всё светлей и выше,
Но сидит, потупив очи, Конунг:
И теперь, и дома, и как ехал,
У него повсюду, неотступно,
Атли труп безмолвный пред очами.

Вдруг возник — как бы сходящий с неба —
Луч пред ним и тихо проплывает,
А в луче ряд Конунгов брадатых.
Наверху, далёко — некто светлый.
Ниже — лица Конунгу знакомы:
Прадед, дед, отец; последний — сам он,
А за ним уж луч как бы обрезан.
Сдвинулись его густые брови…
Но виденье проплыло и скрылось;
Понемногу снова пред глазами
Атли труп безмолвный выступает…

Вот из тьмы опять выходит словно
Поле битвы. Ветер гонит тучи.
Между туч просвечивает месяц.
Девы битв, Валкирии, возводят
Падших в небо: Конунгов меж ними
Средний сын. Видение сокрылось…
Тьма опять кругом; перед очами
Снова труп безмолвный выступает—
Но не Робберт, а всё тот же Атли.

Вот из тьмы плывет блестящий город.
Корабли причаливают с моря.
Приступ. Люди на стенах, сам Конунг,
Вдруг в глазах его валится мертвый
Старший сын…И всё опять умчалось.
Снова тьма кругом; перед очами
Труп опять безмолвный выступает —
Но не Вилли, а всё тот же Атли.

Бурный мыс — скалистый дикий берег.
Сонм проклятых душ — убийц и татей,
Бедняков озлобленные души —
Вылетают вдруг из-за ущелий,
Корабли разбрасывают, топят;
Вот сам Конунг — держится за мачту…
Вдруг волна. Корабль захлестнут. Конунг
Борется средь пенящейся бездны, —
А вверху, над ним простерший руки,
Необъятный, во всё небо, образ,
Но лица, как на тени, не видно…
Проплыло видение и скрылось,
Выступает снова тело Атли —
Но над ним остановился, образ
Необъятный, без лица и темный,
И схватить руками тело хочет…

В этот миг заговорил вдруг вещий:
«Боги — в небе, в мире — человеки,
В темном аде — яростная Гелла;
Надо всем — Судьба, лица которой
Не видал никто во всей вселенной.
Как слепцы, мы бродим в этом мире;
Жребий всем дается при рожденьи,
И его не только люди — боги
Изменить не властны».
Головою
Покачал, не отвечая, Конунг.

Уж огонь на очаге слабеет,
И горой лежит горячий уголь,
Словно дышит золото живое.
И еще длиннее и темнее
От сидящих протянулись тени.

«Сын был у Одина Бальдур, — снова
Молвил вещий старец. — Тщетно боги,
Тщетно вся вселенная стенала:
Жертву смерть не отдала; и боги
Сами ждут судьбы своей покорно».

Поднял Конунг против воли очи.
«Я тебе о Бальдуре, о Конунг,
Расскажу». И — словно мирозданья
Глубина пред ним открылась — вещий
Устремил в пространство взор и начал:

«Мрак был в мире. Вдруг орлы вскричали,
С гор небесных пролилися воды,
Грянул гром, и свет в пространство брызнул:
Народился Бальдур златокудрый!
Народился и помчался в небе,
Сыпля стрелы в недругов бегущих,
Юный, светлый, в панцире и шлеме,
В колеснице с белыми конями.
Клик и пенье в воздухе раздались,
Восклицали все народы: слава!
Восклицали боги в небе: слава!
Слава свету родшемуся, слава!
Слава родшим — Фригге и Одину!

Так потом — на Бальдуровой свадьбе —
Вдохновитель песен, светлый Брагги,
Пел ему с заздравным кубком славу.
Да! тогда божественный не думал,
Что придется скоро песнь иную
Спеть ему на Бальдуровой тризне…
Уж в тот миг, как он родился, Фригга
Слышит — ворон ворону прокаркал:
«Чую, чую, народился Бальдур,
Радость в небе, да и пир у Геллы».
У подножья мирового дуба 62,
У ключа медвяного, так норны
В то же время предрекли Одину:
Век недолгий Бальдуру назначен;
Он умрет — всё в мире пошатнется,
И настанет общее крушенье.
Вдруг струя медвяная иссякнет,
От которой с каждою зарею
Боги пьют и почерпают силу,
Блеск и юность вечную, и крепость,
И они внезапно поседеют,
А на древе жизни свянут листья.
Все враги, которых лишь сковавши,
Боги мир создать могли, восстанут.
Лютый змей, на дно морское ими
Вкруг земли поверженный в оковах,
Встрепенется, пламенем и смрадом
Небеса наполнит, потрясая
И земли и неба твердь, а воды
От его ударов расплеснутся
И с земли, окроме гор, всё смоют.
Волк Фенрир, которому насилу
Увязали боги пасть, — он путы
Разорвет и челюсти раскроет,
А когда раскроет, то коснется
До земли одной, другой до неба, —
А уж он одним льдяным дыханьем
Убивает всё, что встретит. Солнце
И луну проглотит он, и боги —
Кто пойдет с ним в бой, окаменеет;
Светлый Азград рушится, и смертный
Мрак и хлад вселенную постигнет.

Вот что норны мрачные сказали
При рожденьи Бальдура Одину,
Отчего у миродержца разом
На челе тогда ж запечатлелись
Две бразды, да так уж и остались.
Все с тех пор творения и боги
Устремили к Бальдуру лишь очи,
Некогда задумчивый он выйдет
Иль совсем не явится на небо —
По вселенной трепет и смятенье.

Но о смерти и не думал Бальдур;
Не давал мечу в ножнах заржаветь,
Сыпал щедро золотые стрелы,
Избавляя страны и народы
От чудовищ, населявших землю.
Неудачу только раз он встретил;
Выезжал он мир смотреть, и видит —
Чудные на севере чертоги.
К золотым вратам подходит дева,
Подымает руку, чтоб щеколду
Отодвинуть, а от рук внезапно
Воздух, воды и весь мир чудесным
Озарились светом, а на землю
Вдруг цветы посыпались и жемчуг.
Удержал коней невольно Бальдур.
На него через плечо взглянувши,
Дева словно замерла. Вдруг слышен
Точно зверя рев: бежит косматый
Великан — и закричал, затопал,
Стал грозить на Бальдура, а деву
Вмиг жезлом серебряным ударил,
И она, как мертвая, упала.
На плечо ее косматый вскинул
И ушел с ней в горы, там и скрылся;
Бальдур отыскать не мог и следу,
Как ни бился. Наконец ударил
По коням и прискакал в Валгаллу.
Пышет гневом, шлем и панцирь сбросил,
Заперся в свой терем, повторяя,
Что ему лишь умереть осталось.