Андрей Фурсов - Холодный восточный ветер русской весны

Если Иван IV имел дело с не очень больным обществом, то Петр I оказался в менее благоприятной ситуации, ну а Сталин так просто имел перед собой больное, гнилое, разодранное поздним самодержавием, мировой войной, революцией, гражданской войной и НЭПом, мало способное к развитию общество. Если же говорить о внешнем, геополитическом аспекте, то каждая последующая опричнина возникала и как реакция на значительно более острую, сложную и тяжелую для страны ситуацию. Опричнина Грозного развивалась в контексте Ливонской войны и набегов крымчаков; Петр I столкнулся со значительно более серьезной угрозой, ну а сталинский СССР в конце 19201930-х годов оказался почти в катастрофической ситуации тотального вражеского окружения.

РФ как в плане здоровья, а точнее болезни общества, степени ее запущенности, так и в плане внешних угроз находится в значительно худшем положении, чем сталинский СССР. Внешнеполитически у РФ нет стратегических союзников, одни «партнеры». РФ – более больное общество, чем нэповский СССР; кроме того, у большевиков был футуристический план, их режим был идеалистическим и устремленным в будущее. У нынешней верхушки нет ни идеализма, ни футуристичности, ни, как следствие, стратегии борьбы за будущее; она ориентирована на прошлое – в смысле на утилизацию и прожирание достижений прошлых, т. е. советских поколений. Поэтому если России суждено выскочить из исторической ловушки на основе мобилизационно-опричного проекта (а это единственно возможный вариант как с точки зрения логики и диалектики русской истории, так и с точки зрения складывающейся мировой ситуации – нового глобального передела, новой пересдачи Карт Истории со стиранием из нее ластиком проигравших), то новой опричнине, неоопричнине XXI в. суждено стать более жесткой и репрессивной, чем сталинская, а возможно и всех трех вместе взятых. Слишком много гнили, грязи и слизи накопилось с конца 1970-х годов, слишком изгадили страну за два поколения – счищать придется скорее всего (увы) с мясом и кровью, вот будет потеха для биологических подонков. Это потом их ликвидируют, как сделал Сталин в конце 1930-х. В связи с этим одна из задач неоопричнины – жесткий контроль над самой собой, т. е. использование элементов институционального принципа в реализации неинституциональной формы. И, естественно, ориентация на целостные и долгосрочные национальные интересы, прежде всего на интересы державообразующего народа, поскольку без него как без стержня и другим коренным народам исторической России не устоять перед напором иноземных Чужих и Хищников и их пятой колонны.

В связи с реализацией национальных интересов необходимо отметить отличие опричнины Ивана Грозного и Иосифа Грозного от таковой Петра I, грозненской опричнины от питерской. С какими бы издержками ни реализовывались обе версии грозненской опричнины, в конечном счете они были национально ориентированы и стремились к реализации исторической самобытности России. Питерская версия была иной. У нее была четкая классовая ориентация, ее целью было создание принципиально нового господствующего класса, намного более эксплуататорского и западоподобного («западоидного») социокультурно – и в этом плане противостоящего основной массе населения в качестве чуждого ей не только классово, но и социокультурно элемента. Инерция, приданная обществу питерской опричниной, логически привела к нескольким десятилетиям хозяйничанья иноземцев при власти, к трансформации (в нарушение русской традиции) дворянства из служилого в привилегированно-паразитическое сословие (указ Петра III от 18 февраля 1762 г.) и к превращению крепостных в рабов в правление Екатерины II.

Иными словами, грозненские и питерская опричнины имеют различные классовую, цивилизационную и историческую ориентации – так сказать, традиционную и нетрадиционную. Поэтому уповать на опричнину вообще как средство и способ решения наших сегодняшних проблем, когда мы оказались, как говаривал Иван Грозный, «в говнех», не стоит. Речь может идти только о грозненской опричнине, причем ни одну из ее версий, даже самую близкую к нам исторически – сталинскую – повторить невозможно и не нужно. Мы живем в другую эпоху, в более больном обществе, в более сложной геополитической обстановке. К тому же мы живем в многократно более сложной, опасной и трудно прогнозируемой системно-исторической ситуации – ситуации системного кризиса капитализма, его слома/демонтажа и превращения в иную систему (или в иные системы), превращения, которое захватит как минимум весь XXI в. и грозит обернуться новыми «темными веками» с сильным футуроархаическим привкусом.

Все три наши предыдущие опричнины протекали в рамках капиталистической эпохи, евразийским и мировым коррелятами которой в России были самодержавие и коммунизм. Иван IV жил в эпоху генезиса капитализма в Европе и формирования первых планов Запада по установлению контроля над Россией; однако тогда историческая Россия в незначительной степени ощущала внешнее влияние. Реформы Петра I, если брать их международный контекст, приходятся на структурный кризис – переходный период от гегемонии Нидерландов к гегемонии Великобритании, первые шаги формирования закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления (в их первоначальной, масонской форме). На порядки более сложной была ситуация Сталина: структурный кризис властных форм в России (кризис самодержавия), совпавший с мировым структурным кризисом – переход от британского цикла накопления к американскому и, соответственно, от гегемонии Великобритании к гегемонии США via мировая Тридцатилетняя война 1914–1945 гг.; кризис старых форм закрытых наднациональных структур и появление новых, структурный кризис капитализма и кризис западной цивилизации, который оказывал серьезное влияние на самодержавную Россию, особенно на ее деградирующую верхушку (по принципу «язычник, чахнущий от язв христианства» – К. Маркс).

Таким образом, мало того, что все три наши опричнины совпадали со структурными кризисами русской истории и были средством выхода из них, они еще совпадали и со структурными кризисами в Европе/мире, были ответом и на них. Сегодня мы имеем не структурный, а системный кризис, причем двойной – во-первых, кризис советского коммунизма, стартовавший в 1970-е годы, и как фазы русской истории, и как мирового системного антикапитализма («постсоветский социум» есть не что иное, как самовоспроизводящийся процесс разложения позднесоветского общества); во-вторых, кризис капитализма; взаимоналожение этих кризисов, срежессированное в виде управляемого хаоса глобальной корпоратократией и ее советским сегментом и разрушило СССР.