Аркадий Ваксберг - Прокурор республики

- Да-да... - чуть слышно пролепетал он.

- Вы - образованный человек, неужто вам никогда не приходила в голову мысль, что экономическая информация во время войны есть оборонная информация?

- Нет, - простодушно ответил Хвалынский. - Я не усматривал в этом никакой тайны.

- Если в этом нет никакой тайны, почему же вы подписывали донесения не своим именем, а шифром?

Отвечать было, в сущности, нечего, но Хвалынский ссе же ответил:

- Так было удобнее...

- Кому?!. - немедленно парировал Крыленко.

...Казалось бы, наглая и смешная тактика прижатых к стенке врагов уже наглядно и окончательно разоблачена... Но вызывался на трибуну еще один подсудимый, еще один и еще - все они, словно сговорившись, повторяли разбитые доводы своих предшественников.

На что они надеялись? Чего ждали?

- Слово для обвинения имеет товарищ Крыленко.

Он собрал листочки - наброски речи, выписки из томов судебного дела и взошел на трибуну... Подождал, пока затихнет зал... И начал речь...

Доказать вину заговорщиков на этот раз было нетрудно. Слишком наглядны оказались улики. Попытка опровергнуть неопровержимое еще больше усугубила их вину.

Не для суда говорил Крыленко - для тех, кто в зале и далеко за его пределами следил за перипетиями этой схватки. Для тех, кто лелеял еще мысль о реванше, о том, что революцию можно все-таки одолеть, если и не в открытом бою, то на невидимом фронте.

...Защита, опытная и талантливая, попыталась ослабить впечатление от этой речи - от той железной цепи улик, которая была развернута обвинителем. И все-таки опровергнуть обвинение она не смогла, поэтому и прибегла к иной тактике. "Не помешает ли суровый приговор по делу Каламатиано торговым связям Советской России с Западом?" - спрашивал адвокат Муравьев.

"Разве сбором информации военного характера не занимается любая дипломатическая миссия?" - удивлялся адвокат Тагер. "В состоянии ли каждый человек, тем более при потрясениях, которые испытывает Россия, предвидеть отдаленные последствия своих действий, если, по его мнению, в них нет ничего предосудительного?" - размышлял вслух адвокат Липскеров.

Крыленко взял слово для реплики:

- Что ж, опасность, о которой говорил защитник Муравьев, вполне реальна. Весьма возможно, что западные бизнесмены предпочли бы иметь дело не с Советской властью, а с другой - свергнутой властью буржуазии, ради реставрации которой и плели заговор подсудимые. Но значит ли это, что мы от страха перед этой перспективой, оставим безнаказанным тяжкое преступление, которое, будь оно доведено до конца, поставило бы под угрозу само существование Советской власти?

Столь же неубедителен и довод защитнике) Тагера.

Каждая дипломатическая миссия, говорит он, занимается разведкой, это, по его словем, обычное нормальное дело. Для кого обычное, спросим мы. С чьих позиций нормальное? Для буржуазии, для империалистов - да, для них это нормально и обычно. Таковы принципы циничной западной дипломатии, которые мы разоблачаем и всегда будем разоблачать. Для нас это не нормальное явление, а международный разбой. Мы, созидатели нового мира, перед лицом пролетариата всех стран пригвождаем эту "нормальную" деятельность к позорному столбу и торжественно заявляем, что для нашего государства подобные вещи никогда не будут ни нормой, ни даже случайностью - они нам органически чужды и противны. Ну а насчет того, что, -дескать, некоторые подсудимые - второстепенные, запутавшиеся в коварных цепях банды Локкарта, - не могли оценить как следует свои поступки и предвидеть их последствия, на это, я думаю, можно ответить так: не надо быть ни семи пядей во лбу, ни проницательным политиком, ни человеком аналитического склада ума, чтобы понять, что нельзя торговать своей страной, нельзя высматривать и выведывать государственные секреты и нести их с черного хода таким коммерсантам, как Каламатиано, нельзя заниматься конспирацией за спиной у народной власти, не рискуя при этом быть призванным к строгому ответу. Вот такого ответа, строгого и справедливого, и ждет от вас, товарищи судьи, победивший русский пролетариат, пролетарии всех стран.

Этот ответ пришел на следующий день. Выслушав последние слова подсудимых, которые снова клялись, что "на их совести нет преступлений", трибунал удалился на совещание и вечером третьего декабря восемнадцатого года вынес свой приговор. Каламатиано и Александр Фриде были приговорены к расстрелу.

ПО ЛЕСАМ И ТРЯСИНАМ

Крыленко уже кончал бриться, когда раздался телефонный звонок. По звонкам Ильича можно было проверять часы. Так и есть: четыре утра ноль-ноль, как условились.

- Голос у вас что-то сонный, - весело донеслось из трубки. - Пора, пора... Машина уже внизу.

Не стоило выглядывать из окна: машина наверняка была у подъезда. Боясь спугнуть утреннюю тишину уютного московского переулка, шофер не нажимал клаксон.

Бутерброды были готовы еще с вечера, зачехленная двустволка дожидалась хозяина в передней. Накинуть куртку и бегом, перепрыгивая через две ступеньки, сбежать вниз было делом одной минуты.

Ленин стоял на тротуаре, нетерпеливо всматриваясь в строгую пустоту спящих кремлевских улиц. Он еще издали заметил машину, приветливо замахал рукой.

На нем была поношенная черная курточка, видавший виды картуз - точно такой, в каком он прятался от ищеек Керенского под именем рабочего Иванова, и высокие сапоги. Ленин находил особую прелесть в неудобствах охотничьего быта: они давали разрядку от напряженнейшего ритма работы.

- Представляете, Николай Васильевич, - сказал он, - два дня не будет ни звонков, ни заседаний, ни записок!.. Только отдых, и ничего больше.

Путь предстоял долгий. Под Смоленском, в глухомани, можно было насладиться охотой на белых куропаток и тетеревов. Ленин сам попросил Николая Васильевича выбрать на этот раз местечко подальше, поглуше. Последнее время они часто вместе охотилисьи зимой, и летом.

Отправляясь на охоту, они часто вспоминали свои былые прогулки по Альпам - в те совсем недавние дни их совместного швейцарского бытия, которое казалось теперь бесконечно далеким прошлым. И еще более ранние совместные походы в Татры - из Поронина, с его безмятежностью и тишиной...

Оба они были страстными любителями стихов. Один начинал какое-нибудь стихотворение, а другой подхватывал. Порой они читали друг другу "на два голоса"

целые поэмы. Вот и сейчас Владимир Ильич попросил:

- Ну-ка, Николай Васильевич, вспомните что-нибудь... Лермонтова.

Крыленко на минуту задумался и начал:

Как часто, пестрою толпою окружен,

Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,

При шуме музыки и пляски,

При диком шепоте затверженных речей

Мелькают образы бездушные людей,