Анна Баринова - Приключения профессионального кладоискателя

Разбив палатку и разложив вещи, я сразу же собрал металлоискатель и решил, пока солнце не сядет, походить. Стали попадаться «чешуйки» и крестики времен Ивана Грозного, много керамики, пряслица, пуговицы-гирьки, элементы украшений одежды и конской упряжи. Этот стандартный набор кладоискателя украшали лишь несколько монет более старых – Ивана III.

Наступили сумерки. Я проголодался. Я, конечно, совсем не грибник, но вырос-то в деревне, поэтому минимальными сведениями о грибах обладаю. А тем более у меня был с собой маргарин и котелок с крышкой, которая может служить сковородой. Решив сильно не заморачиваться, я набрал грибов (они только пошли в этом году, но их было обилие!), стараясь выбирать похожие на сыроежки. Промыл их в ручье, расплавил в крышке маргарин, покрошил туда половину луковицы и бросил грибы. Чтобы ожидание не тяготило, принял рюмку-другую, закусив луковицей.

Съев свой походный ужин, я думал немного посидеть у костра и завалиться спать – с тем, чтобы ранним утром продолжить поиски. Однако мне казалось странным, что мое опьянение не соответствует тому количеству спиртного, которое я выпил – ну от силы 2–3 рюмки по пятьдесят граммов. Сначала я подумал, что это с устатку либо водка паленая. Со мной творилось что-то совершенно незнакомое и явно неладное! Появились яркие картинки – наподобие мультиков. Видеть я стал как сквозь виртуальные очки – очень объемно, контрастно и в невероятных цветах. Нарушилось чувство расстояния: желая что-то взять, я замечал, что моя рука неимоверно растягивается и достает предмет в 3–5 метрах от меня, а потом также складывается, как телескопическая удочка… Наконец, земля стала проваливаться подо мной, и я погрузился по колено. Я оцепенел от страха. Чтобы понять, что происходит, я присел, прислонившись спиной к старой березе, попытался сосредоточиться и вернуть себя в реальность. Последние мои осознанные ощущения, что я все прекрасно понимаю, чувствую и вижу, но ничего не могу поделать со своим телом, которое больше не принадлежит мне…

Смешанный лес, который стоял передо мной, как бы туманом заволокся – стал непрозрачным. Потом силуэты деревьев растворились, и среди пелены перед глазами мелькали лишь черные пятна, раскиданные по стволам берез. Они были такие яркие, что становилось больно глазам! Я зажмурился, а когда смог открыть глаза, увидел себя сидящим посреди довольно большого поля среди леса на пригорке возле бревенчатого дома, крытого соломой, достаточно большого – три на шесть, не меньше. Спиной я по-прежнему чувствовал твердый ствол березы, на которую опирался, однако видеть ее не мог. Внизу протекал ручей. На другом его берегу, метрах в тридцати от меня, стояли четыре более мелких сруба, фасадами к ручью. Был солнечный летний день, ходили куры, в пруду, обнесенном дамбой, плавали гуси, корова мычала, на частоколе сушились крынки… Бегали детишки в холщовых рубашках. Но эта деревня не походила на сегодняшние. Полностью парализованный, как будто я вышел из тела – все видел, но не мог совершать действий и привлечь к себе внимание, – я молча наблюдал за маленькой тихой и спокойной жизнью деревушки. За прудом стояла мельница, и я видел, как вращается ее колесо…

Вдруг на дороге вдоль ручья со стороны леса показался рослый конь в бешеном аллюре. На нем, вцепившись в гриву и ловко удерживаясь без седла, скакал подросток… Что он кричал, влетев в село, я понять не мог. Отдельные слова и звуки были мне знакомы, но смысл уловить не получалось, – это было похоже на то, как способен современный русский человек понимать «западенца»!.. В деревушке началась паника: выскакивали женщины, хватая карапузов, игравших во дворе с соломенными куклами, закрывались на ставни окна, гнали скотину… И все, все стремились в лес, причем никто не видел на пути меня! Единственное, что удивляло: я не увидел ни одного мужчины: по деревне бегали старики, старухи, женщины и дети.

Мальчик-вестник вскочил на коня и помчался дальше по дороге. Из дома, который стоял особняком и был больше других, вышла осанистая молодая женщина, одетая побогаче других. Она оглянулась по сторонам и засеменила к погребу. Женщина прижимала к груди небольшую кубышку. Остановившись в пяти метрах от меня, на мгновение задумалась, вынула из ушей серьги-кольца, искусно сделанные из витой серебряной проволоки, бережно сложила их в кубышку, потом нырнула в погреб, прикрыв за собой дверь. Не было ее минуты 3–4, затем она выскочила, притворила дверь и побежала с остальными в сторону леса. В деревне осталось лишь несколько совсем дряхлых стариков…

Я снова увидел клубы пыли на дороге. Они быстро приближались – и вот уже в деревню ворвался отряд всадников. Это были явно государевы люди, потому что, за исключением одного-двух, все одеты в одинаковые кафтаны и сапоги. Грозно позвякивало оружие: на поясе у многих висели сабли, кривые ножи или булавы, у некоторых за спиной помещались колчаны с луками и стрелами… Выделялся главный в расшитом кафтане с позументами, даже сбруя коня его поблескивала богатым украшением. Спешились, стали заглядывать в каждый дом и погреб. Выволакивали оттуда оставшихся стариков и старух, требовали у них что-то или выспрашивали, били плетками, пинали и валяли по земле. Они явно кого-то искали. Я же из их речи мог уловить лишь корни каких-то слов и, в общем, сделал вывод, что они ищут мужчин из этой деревни…

Вскоре по крышам домов и погребов загулял красный петух, – и в несколько минут деревня превратилась в груду пепла.

Окончания я уже не видел, потому что среди пожарища стали проявляться черные мазки на березах – тот зрительный эффект, с которого у меня все и началось! – потом все покрылось дымкой, и вот уже передо мной снова встал лес. Я увидел себя сидящим, прислонившись к стволу той же толстой березы, посреди леса. Была глубокая ночь. После мучительного спазма тошноты потемнело в глазах, но я смог пошевелиться. Бросив свой лагерь, от дерева к дереву, валясь с ног и снова подымаясь, я стал выбираться из леса…

Когда выполз на дорогу, уже рассветало, хотя пройти мне надо было всего лишь километра полтора. Мне повезло: почти сразу я поймал дачника с буквой «У» на лобовом стекле, который специально пораньше выехал из Москвы, чтобы успеть до большого движения. Он довез меня до Семеновской больницы, где три дня мне делали промывание желудка, капельницы и прочие не очень-то приятные процедуры. Доктор сказал, что меня спасла выпитая водка: она в определенной степени нейтрализовала действие яда тех грибочков, которые я так неудачно принял за сыроежки.

В больнице меня постоянно посещали мысли о моем слишком уж ярком и правдоподобном видении. Мне по-любому надо было вернуться на пустошь S за всеми своими вещами, поэтому, как только угроза жизни миновала и меня выписали из больницы, я сразу же ломанулся на то место. К счастью, оно не особенно посещаемо из-за отдаленности от дорог, а мой лагерь был разбит грамотно – даже проходя совсем рядом, заметить его было сложно. Так что я нашел свои вещи брошенными так, как и оставил.