Эльвира Ватала - Великие рогоносцы

Часто мужья-«рогоносцы», убивая своих жен, сами тоже своей головы лишались. И достойный пример в этом отношении — случай с римским жестоким императором Коммодом.

Слов наших и таланта не хватает, дорогой читатель, чтобы описать все злодеяния этого римского императора, превосходившего по жестокости и самодурству и Калигулу, и Нерона, и Тиберия вместе взятых. Кстати, родился он в один день с Калигулой. Этот бисексуальный гомосексуалист своих любовников-мальчиков вздумал называть частями человеческого тела. И, как нас информирует древний историк Светоний, — «срамными частями». «„Эдакий хорошенький мальчик, задница, поди сюда“, а ты, х…ек, иди, и позови своего друга». Надо же до какой эротически пикантной словесности додумался, этот гладиатор-император, вечно пребывающий с гладиаторами и канатоходцами и сам умеющий бороться не хуже их, а кривляньем шута всех клоунов цирка превзошедший. Все его заинтересования и увлечения «низкого» рода, больше какому-нибудь плебею отвечающему, а не «высоко» рожденному властелину Римской империи. Сам лепил чаши из глины, сам их обжигал и заставлял всех, чтобы хвалили эти «произведения искусства». Конечно, яблоко от яблони недалеко падает. Ведь Коммод был зачат гладиатором, о чем его отец официальный, Марк Плиний Старший хорошо знал. Его жена Фаустина проспалась с гладиатором Луцием Вером и вот результат. Ну Марк Аврелий — великий философ, по-философски подошел к своим «рогам». Он неверную жену свою Фаустину унизил безграничной покорностью и терпением. Мы еще, дорогой читатель, не встречались с такой местью «рогоносцев». Всегда жене ручку целует, ни одного грубого слова не скажет, а в глазах тоска и печаль невыносимая.

Известный писатель-декадент Дмитрий Мережковский, муж Зинаиды Гиппиус, так об этом необыкновенном характере Марка Аврелия писал: «Отец Коммода умертвил в себе личную жизнь, все желания, но достиг ли он покоя? В личной жизни он был мучеником. Фаустина — его жена — его не понимала. Любовь прошла, а философия наскучила молодой, красивой женщине. Спокойствие и кротость мужа раздражали ее и казались оскорбительными. Ренан такой характер мужчины называет „неумолимой кротостью“». Таким людям, дорогой читатель, очень тяжело жить на свете: они болеют за весь мир. За его никчемность, ничтожество, пустоту и суету сует. На войну Марк Аврелий ходил неохотно, ибо его философия не признавала войн. Но когда оказывался на поле битвы, никогда не трусил и был достойным воином. Телесные утехи его не интересовали, он считал их преступными и несовместимыми с человеческим достоинством. Он охотно «одел» бы весь мир в философскую тогу, ибо, по его мнению, только эта наука могла спасти и человечество и человека от низменных страстей. Вечная печаль была у него так огромна, что ежедневно он призывал бога послать ему смерть. Как другие истово молятся о спасении души и о здоровье, так Марк Аврелий молился о смерти: «Господи, дай мне это утешение, эту единственную радость, пошли мне смерть», — таковы были его молитвы.

Мудрый философ Марк Аврелий, конечно, рано разгадал порочную натуру своего сына. Но он знал, что передать империю другому — это значит навлечь на Рим долгую и кровопролитную войну, ибо Коммод никогда не уступит законного права на наследство. И он отступил во имя меньшего зла. Но меньшее зло стало большим. И кого в императоры дал Марк Аврелий Плиний Старший? О, римская история краснеет, когда произносит имя Коммода. Что там Нероны, Тиберии и Калигулы вместе взятые? Поучиться бы им изощренным пыткам, необузданному сладостарастию, самодурству, граничащему с безумием у гения патологии и великого в этом отношении Коммода.

Его мать Фаустина тоже с самого рождения сына знала о того порочных наклонностях. Боги ей давали знаки. Родив двух близнецов — мальчиков (один умер), ей приснился сон, что она родила ядовитую змею. И этим гадким змеенышем был ее сын. Да, плохую сексуальную услугу оказал Фаустине римский кровожадный гладиатор Луций Вера.

В двенадцать лет у Коммода стали обнаруживаться кровожадные инстинкты. Однажды, когда его в этом возрасте купали, ему показалась слишком горячей вода и он приказал тут же бросить банщика в топившуюся печь. Приказания молодого наследника императора невозможно было не исполнить, но жечь ни в чем не повинного банщика казалось верхом садизма. И слуги пошли на хитрость. Сожгли в печи баранью шкуру, дав банщику возможность убежать. Со временем развлечения Коммода приобретают дикие формы садизма. Ничто из пороков не было ему чуждо. Троих своих сестер он изнасиловал, одну; Луциллу, сослал на Капри, а там, подослав наемного убийцу, приказал убить. Не избежала его объятий и двоюродная сестра его отца, намного старше Коммода. Своим наложницам он зачастую давал имя своей матери — Фаустина. В своем Палатинском дворце он устраивал попойки и кутежи. Дворец наводнили красивые женщины — шлюхи и молодые слуги. Всех старых слуг со времен его отца он повыгонял. Своего любовника Саотера он, обнаженный, целовал на виду у всех, а вечерами забирал его в близлежащие кабаки и бордели. Во всех борделях Рима хорошо знали Коммода как клиента, требовавшего «изысканных» нетрадиционных развлечений. Свою жену он обвинил в прелюбодеянии и за это прогнал ее от себя, по истечении какого-то времени приказал ее убить. Сколько невинных убийств на совести Коммода — невозможно подсчитать! Но простые убийства не устраивали Коммода. Его извращенной натуре нужны были извращенные, садистические удовольствия, сопряженные с мучениями и унижением человека. Не считаясь с возрастом уважаемых патрициев, когда всем народом старость уважалась, он одному сенатору, имеющему нити белых волос седины, среди черных, приказал посадить на голову грача и тот, думая, что это белые червячки, до крови исклевал его голову. Знаете, дорогой читатель, есть такой крокодил, называемый Коммод. Этот аллигатор пожирает людей. Так вот Коммод так же открывал свою пасть с острыми зубами и ел человеческое мясо под разным «соусом»: убивать, смеяться, иронизировать, унижать!

Сколько изощренного ума надо было вложить, чтобы каждое действие, каждый поступок имел садистическую значимость и подтекст патологии? Вот Коммод с улыбкой угощает неугодных себе патрициев отравленными фигами и с наслаждением наблюдает, как они умирают у его ног. Вот он словно невзначай роняет глиняную табличку с именами всех, приговоренных к смерти. Вот он с наивным простодушием упрекает жрецов в лености служения богам (якобы не слишком усердно бичуют себя) и приказывает в своем присутствии бить себя в грудь сосновыми шишками. Не смея прервать без разрешения Коммода этого занятия, жрецы избили себя до смерти. Всех недовольных он бросал на растерзание диким зверям. Сам был настолько силен, что вступал в единоборство с ними, и для этой цели держал в своем дворце львов и тигров в огромном количестве. За борьбу Коммода с дикими зверями его прозвали «римским Геркулесом».