Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

И как ни печально это нам констатировать, дорогой читатель, но после четырехлетней беспрерывной идиллии Ланской вдруг на этот раз серьезно заболевает и после пятидневной борьбы между жизнью и смертью умирает. Отчего умер? Версий много, выбирайте любую. По одной из них, он заболел скарлатиной («детская болезнь»), к этому примешалась еще грудная жаба. По другой версии, как об этом доносит историк Г. Гельбиг, — от воспаления гортани. «Летом 1784 года, после приема сильно возбуждающих средств, он съел несколько сладких лимонов, и конец!» [210] Г. Гельбиг. «Русские избранники». Берлин. 1900 г.

Мы не знаем, о каких это сладких лимонах толкует известный историк, не едали таких. Не с апельсинами ли он их перепутал? И почему они должны были вызвать смерть? Не намекает ли историк на насильственную смерть царицыного фаворита? При дворе много шептали о третьей версии, что Ланского отравил сам Потемкин из-за боязни усилившегося фавора Ланского. Но боже! Кого только тогда не обвиняли в отравлениях! Но, во всяком случае, Ланской умер в страшных коликах и в объятиях безутешной царицы. Или, выражаясь словами романтичного француза Массона: «Ее поцелуи приняли его последний вздох». Словом, до правды теперь не доберешься, и стараться нечего, знаем только, что 23 июня 1784 года в возрасте двадцати семи лет Ланской умер, по официальной версии, от воспаления гортани. Горе царицы беспредельно. Все дела остановились. Ее отчаяние ужасно. Целыми днями сидит она в запертой комнатке с сестрой фаворита госпожой Кушелевой и льет горючие слезы. Кушелевой это с трудом удавалось. Ее горе по утрате брата не так велико по сравнению с царицыным. Государственные дела заброшены бывали даже при малейшем недомогании Ланского. Так, в феврале 1780 года английский посол Гарри спросил Потемкина по поводу одной очень важной бумаги, поданной несколько дней тому назад императрице. Потемкин ответил: «Вы, сэр, выбрали неудачное время. Вы знаете, Ланской болен, и боязнь за него тревожит государыню так, что она не может сосредоточить своего внимания ни на чем другом!»

Теперь же, после смерти Ланского, все во дворце «замерло и отнюдь не до рассвета», а на несколько месяцев. Какие там государственные дела, когда у матушки-царицы такое личное горе? Она ведь женщина эмоциональная и не обладает мужественной бесстрастностью Карла IX, который, смертельно отравленный и зная, что жить ему осталось всего несколько дней, так высоко понимал государственный долг, что, превозмогая дикую боль предсмертных коликов, спокойно танцевал на балу, дабы не возбуждать ненужный переполох во дворце и в мире.

Не было у нас и силы воли Людовика XIV, который, узнав, что гангрена уже охватила его конечности и смерть дожидается за дверями, грустно улыбнулся и сказал, показывая на ноги: «А нельзя ли их того, ножом, тяп и готово!»

Да, горе нашей царицы беспредельно, и она в искреннем отчаянии: послов не принимает, да и вообще никого, сидит в запертой комнате в глубоком трауре, проклинает небо, забравшее у нее любовника, желает умереть, перестать царствовать и клянется никогда в жизни и никого в жизни больше не любить! Неподалеку от Зимнего дворца уже копошатся архитекторы и мастера, чтобы воздвигнуть Ланскому мавзолей.

И почему это монархи считали, что мавзолеи облегчат им горечь утраты их любимцев? Вспомним, как французский король Генрих III воздвиг мавзолей своему любовнику красавцу Якову де Левису, погибшему от раны в поединке у короля на руках и с его именем на устах. На мавзолее было написано: «Он не терпел обид, но смерть принял терпеливо». А наша последняя царица Александра Федоровна кому намеревалась воздвигнуть мавзолей? Конечно же, Распутину, и только революция помешала ей это осуществить.

Мавзолей, конечно, в планах царицы Екатерины II, а пока во двор приглашается лечивший Ланского лекарь, и на него сыплются обвинения и гнев императрицы, ибо он не сумел вылечить фаворита. Спасая свою голову, лекарь вынужден был броситься к ногам царицы и умолять ее о пощаде за бессилие своего медицинского искусства. Гримму летит очередное письмо, датируемое июнем 1784 года:

«Я погружена в глубокую скорбь. Моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил себе мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитала, признательный, с мягкой душой, честный, разделявший мои огорчения и радовавшийся моим радостям. Словом, я имею несчастье писать вам, рыдая».

Эти примеры отчаяния царицы мы вам приводим, дорогой читатель, в назидание тем историкам, которые утверждают, что Екатерина умела отделять свои любовные дела от государственных и никогда их не смешивала. Как видите, дорогой читатель, отнюдь нет, мешала она часто, получая коктейль любовных утех и государственных дел, правда, только в экстремальных ситуациях. В нормальных — и тем и другим отводилось строго определенное место, и никогда в ее часы, отведенные царской службе, не планировалась встреча с фаворитом.

Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но ничто в этом мире не вечно, скорбь царицы тоже, и время действительно оказывается лучшим лекарством против всех бед.

История знает много примеров, когда монархам казалось, что они жить без фавориток не могут и что после их смерти они умрут от тоски по невосполнимой утрате. Помните, как Людовик XV оплакивал смерть маркизы Помпадур? Ему тоже казалось, что после ее смерти и ему лучше не жить. Но на самом деле от любви умер только один-единственный монарх — Карл VII Французский, так влюбленный в свою любовницу Агнесс Сорель, что когда она болела, государственные дела останавливались, а король, бледный, с запавшими глазами, день и ночь проводил у ложа своей возлюбленной в слезах и молитвах, умоляя Бога вернуть ей здоровье, а когда она умерла, по всей вероятности, отравленная, король не смог пережить ее смерти: через короткое время от тоски и печали, лишившись аппетита, умер голодной смертью. Но это случилось только один раз в истории мира, а вообще-то монархи быстро приходят в себя после утраты возлюбленных.

Но прошествии какого-то времени царица вновь загорелась жаждой жизни и, конечно, любви, тем более что годы летят с неумолимой быстротой и предчувствие старости уже на пороге: уже седые волоски появились в ее роскошных волосах, уже выпал передний зуб, уже талия далека от осиной, глазки начинают слезиться, а под ними и возле губ появляются отвратительные и так мешающие женщинам жить «гусиные лапки».