Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

Дорогой наш читатель, мы вполне понимаем опасения осужденных на отрубление головы жертв. Ну кому охота недорезанной курицей еще несколько минут мучиться? И совершенно прав был мудрейший из римских императоров и самый отвратительный внешне Клавдий Тиберий, обещая своим врагам в количестве 220 человек (они были уличены в заговоре против него), что смерть их будет мгновенна, ибо палачи хорошо обучены. Вот это гуманность и профессионализм! Ничего не скажешь!

Но и отрубленным головам покою не давали. Голову великого оратора и философа, но очень несчастного человека Цицерона, которую партач-палач рубил три раза, торжественно поставили на стол, и жена Марка Антония проткнула язык булавкой, говоря: „Вот пусть он теперь заговорит“. Марк Антоний взял голову и правую руку Цицерона и прибил ее на свою кафедру, с которой публично выступал, не для того, конечно, чтобы красноречие великого философа перенять, а чтобы все отныне поняли никчемность жизни тех людей, которые слишком пользуются своей властью.

А золотоволосая красавица Поппея, вторая жена Нерона, решив избавиться от его первой жены Октавии, приказала сначала открыть ей вены, посадить в горячую ванну, а когда та умерла, принесли Поппее мертвую голову. Она положила ее себе на колени, вынула из своих прекрасных волос золотые шпильки, силой открыла замкнутые веки и уколола ими мертвые глаза.

А Агриппина, жена Клавдия Тиберия (четвертая уже), больше нам известная как мать Нерона, свою родственницу Лолию приказала обезглавить и при огромной массе народа, взяв ее за волосы, открыла силой ей рот и хладнокровно оповестила собравшихся: „Да, это она. Вот ее золотые зубы, которые ей сделал александрийский дантист, чтобы у нее челюсть не западала“.

А вот, дорогой читатель, следующая „сентиментальная“ картина: старушка-мать держит на коленях отрубленную голову своего сына в окружении малолетних детей, с ног до головы измазанных кровью.

Это французский король Людовик XI, перед тем как отрубить голову герцогу Немурскому, приказал поставить его детей близко от эшафота, чтобы кровь отца обрызгала их.

Своеобразное отношение к отрубленным головам своих любовников проявляла и королева Марго, незадачливая жена Генриха IV и прекрасная куртизанка. Мы уже рассказывали вам, дорогой читатель, как она на пояске носила жестяную коробочку с засушенными сердцами своих возлюбленных. А ее мать Катерина Медичи носила кожу младенца на шее в ладанке, надеясь, что она сохранит ее. Королева Марго со своей подругой, у которой тоже любовника убили, пробирается на кладбище, дрожа от страха и предутренней свежести, выкапывает труп любимого и, завернув его голову в свою юбку, возвращается во дворец — оплакивать свою утрату в более комфортабельных условиях. Но не все отрубленные головы своих любовников она так обожала. Некоторые ненавидела. Однажды в Булонском лесу, где она встречалась со своим очередным любовником, на подножку ее кареты вскакивает восемнадцатилетний юноша, прежний ее любовник, и в порыве ревности убивает ее спутника. Несмотря на ужас происходящего, Марго не растерялась: юбку задрала, быстро подвязку с ноги стянула и, подавая ее придворным, приказывает: „Повесьте его“. Ну, придворные не решились на подвязке дамской ревнивца вздернуть, суду предали. И этому любовнику отрубили на эшафоте голову. Так на эту отрубленную голову Марго даже не взглянула.

Кощунствовали с головами в мировой истории — жутко: их, уже отрубленные, будут, держа за волосы, по щекам бить, и они, уже отрубленные, от стыда краснеть будут, и, оторванные от головы, туловища вставать будут. Об этом событии Петр I, который, подобно Ивану Грозному, любил на обезглавление своих подданных смотреть, лично датскому посланнику Юлю Юсту вот что рассказал и тот в свою тетрадочку записал: „В России осужденные идут на казнь несвязанные; им даже не завязывают глаз. Они сами бросаются наземь перед палачом, растягивают руки и вытягивают ноги и кладут голову на плаху. Одному бунтовщику отсекли топором голову. И вдруг обезглавленный труп приподнялся на руках и на коленях, простоял в таком положении целую минуту, после чего повалился наземь. Царь не склонен к вымыслам. Он предположил, что, несомненно, у этого преступника жилы были тонкие, замедлявшие течение крови и более долгое время сохранившие в теле жизненные силы. Подобный случай наблюдается у птиц, особенно у кур, которые, будучи обезглавлены, иной раз долго еще бегают по земле“ [90] Записки Юста Юля. М. 1900 г., стр. 278. .

Конечно, головы отсекали на полном серьезе при звуках барабанной дроби. И у нас, и за границей. История не знает такого случая, чтобы отсечение головы происходило при гомерическом хохоте, кроме одного. О нем стоит рассказать.

В начале XVIII века царствовал в Байрейте маркграф, известный своей жестокостью. Он сделал и послал королю Георгу III орден Красного Орла с вкрапленными в него очень дорогими бриллиантами. Поручили эту работу еврею-ювелиру Шперлунгу. Но тот, жадный и мошенник, настоящие камни оставил себе, а вставил фальшивые. Георг III, конечно, обиделся, что его фальшивыми камнями награждают, и ноту протеста послал. Когда узнал об этом маркграф, он призвал Шперлунга и, не говоря ни слова, посадил его на стул, велел привязать, потом послал за палачом и велел тому отсечь обманщику голову. Палач стал позади стула еврея и вынул свой меч. От ужаса Шперлунг вскочил вместе со стулом и начал бегать по комнате, желая спастись от палача. Тот начал ловить его. Маркграф, увидя эту скачку, засмеялся. Надежда запала в душу еврея. Он подошел к принцу и хотел броситься перед ним на колени, но стул помешал ему, и он покатился по земле. Маркграф хохотал, как сумасшедший. Испуганный еврей попробовал сам рассмеяться, чтобы растрогать принца. Этот вынужденный смех на мертвенно-бледном лице был страшен. Маркграф от хохота повалился на землю. Наконец он дал знак, и четыре солдата, тоже смеявшиеся, подняли еврея со стулом и держали его. Палач, хохоча, поднял свой меч, и голова несчастного покатилась к ногам все еще смеявшегося маркграфа» [91] М. Пыляев. «Драгоценные камни». СПб. 1896 г., стр. 189. .

Но, дорогой читатель, мы вам скажем по секрету, что во многих странах профессия палача была очень ответственной. Эта должность серьезная, некая торжественность и своеобразное величие должны ей сопутствовать. Так, во всяком случае, англичане считали, когда предписывали палачам, перед тем как «подвиг» свой совершить, на колени перед осужденным становиться и прощения у него просить. Видите, как ловко закон кощунство и варварство в благородный акт оборачивал. И осужденные в благородном порыве чуть ли не целовались с палачом, прощая его, что он через секунду жизни их лишит, и поспешно снимали с пальцев перстни и выворачивали свои карманы в подарок палачу. И, кажется, в этой стране появилось предписание, чтобы идущие под гильотину рассчитывали свои движения и грациозно под плаху себя подкладывали и не ужасали бы смотрящий на них народ своим конвульсивным испугом. И, может, поэтому так долго репетировали в своих тюремных замках две Марии — Стюарт и Антуанетта величавое восхождение на эшафот. Не добившись величия при жизни, в смерти намеревались его обрести.