Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

Не церемонилась с пощечинами и Елизавета Петровна, правда, без олимпийского спокойствия Анны Иоанновны, примешивая к рукоприкладству отборную мужицкую брань, в которой была весьма искусна. А вот Екатерина Великая никогда в жизни ни одной дворцовой девки по щеке или прочему месту не ударила. Это было несовместимо с ее воспитанием и образованием, хотя даже воспитанные и образованные барышни России часто употребляли этот способ наказания. И даже включая в него изощренный садизм. Так, некая экономка одной русской помещицы подрезывала концы розг так, чтобы при каждом ударе концы обламывались и занозами вонзались в тело. Потом она самолично будет из этого опухшего и нагноенного тела с особым сладострастием иголкой выковыривать занозы и за такое благодеяние девушек заставлять в пояс ей кланяться.

Садизм для удовлетворения своего сладострастия, конечно, явление отвратительное, но еще большее наше отвращение вызывает садизм ради обогащения. В начале пятидесятых годов XIX века по одному из южных городов России бродила нищая в сопровождении девочки 10–11 лет. Ребенок все время плакал и стонал, что возбуждало жалость публики, и подаяния нищей сыпались как из рога изобилия. Но раз вмешалась полиция, и обнаружилось: «В нижней части живота девочки, над половыми органами, воспаленное и изъязвленное место. И выяснилось, что перед выходом на денежные сборы нищая при помощи тесемок привязывала к этому месту специально выдолбленную скорлупу ореха, в которой помещался паук, жаливший все время несчастного ребенка. Это был какой-то маленький южный тарантул, укусы которого были хоть и очень болезненны, но не смертельны» [124] Ш. Летурно. «Прогресс нравственности». СПб. 1910 г., стр. 101. .

Никакому оправданию не подлежит также садизм по невежеству, то есть совершаемый не во имя зла, а во имя добродетели. И мать больного ребенка на Невольничьем Берегу, делающая для изгнания злого духа глубокие надрезы на его теле и кладущая туда, в зияющую рану, острый зеленый перец, так же вызывает наше порицание, как и та, которая сознательно издевается над своим ребенком. Ибо нет ничего более отвратительного, чем проявление садизма вообще, а по отношению к существам слабым и зависимым — особенно. Мы не будем здесь приводить мировые статистические данные по самоубийству детей, доведенных до крайнего отчаяния плохим к ним отношением родителей. Во многих странах принят закон по охране прав животного. Совсем недавно в Польше происходили показательные судебные процессы: к году тюремного заключения приговорен хозяин кота, выбросивший его с восьмого этажа за то, что тот съел не для него предназначенный мясной фарш. К двум годам — хозяин собаки, избивший ее электрическим кабелем так, что шкура кусками отходила, и переломивший три ее лапы. И это правильно! Подвергаются ли такой охране прав наши дети, часто битые за дверями спокойных и респектабельных квартир и не знающие и не имеющие возможности воспользоваться законом, который оградил бы их от родителей-садистов.

Для простых смертных в развитии садистских наклонностей высокопоставленные особы хорошим примером были. Загляните в мировую историю: сколько там садистов! И Валерия Мессалина, и Калигула, и Екатерина Медичи, и Нерон, и Тиберий, и Каракалла, и десятки других, о которых можно написать специальную книгу. А наши царицы! Сердобольная Елизавета Петровна, отменившая в России смертную казнь? Да она таким садизмом отличалась, что прямо оторопь берет. Вообще Елизавета Петровна в недоумение своей двойственностью вводит. С одной стороны, она не переносила ни жестокостей, ни насилия, а в ее застенках до смерти пытают людей. А когда придворный Аксаков, перестаравшийся в своей лести, принес на охоте пойманного ежа, то она, приняв ежа за мышь, разразилась истерическим визгом и приказала предать его жестоким пыткам.

Анна Иоанновна, проливающая горькие слезы над душещипательными историями, приказала повесить под окнами своего дворца повара за то, что он в блины прогорклое масло положил. И без зазрения совести приказала отсечь голову одному из своих наиболее любимых шутов Столетову, которого предварительно жестоко пытали в Тайной канцелярии Бирона по навету его недруга, обвинявшего Столетова в государственной измене.

И шуты, и повара вечно были козлами отпущения в царских наказаниях. Испокон веков у всех царей было поваров несметное количество (ну, может, за исключением Павла, который плюшкинскую экономию на своей кухне ввел). И всегда цари их за нерадивость и обман наказывали. Поваров под окнами своей Александровской слободы вешал Иван Грозный, у которого в этой слободе был пруд с жирными рыбами, питавшимися человеческим мясом.

Петр I никогда на пешую прогулку без толстой палки с набалдашником не выходил. Эта картина так въелась в память, что столетье спустя знатные вельможи во главе с историком Котошихиным сокрушались: «Эх, не хватает дубинки Петра!», чтобы поучить нерадивых. Больше всего его палка «погуляла» по спинам его поваров. Так, он однажды чуть ли не до полусмерти отколотил этой палкой своего обер-кухмистра Фельтона за то, что тот у него кусок сыра сожрал. Сцена нам так представляется: сидит Петр за своим десертом перед большой головкой мембургского сыра, который уплетает с аппетитом, потому как очень его любил. Кончил трапезу, губы рукавом камзола, ну, может, и салфеточкой с царской монограммой вытер, вынул из кармана два прибора, которые всегда с собой носил: хирургические и математические инструменты. Ну, хирургические в сторону отложил, не всегда же подданным зубы вырывать, что весьма любил делать, и нередко придворные, подлизываясь к царю, подсовывали ему для этой операции своих жен со здоровыми зубами, а из математического вынул мерочку, тщательно измерил оставшийся кусок сыра и в записную книжечку для памяти записал. А то за государственными делами ненароком и позабудешь. И пошел почивать после обеда, все царицы и цари всегда это делали, неутомимый на работу Петр исключением не был. Не склонный к каким-либо гастрономическим разнообразиям, назавтра требует тоже сыра. И что вы думаете? Негодяй повар Фельтон подает ему прежний кусок сыра, только на несколько сантиметров укороченный. «Ах ты, такой сякой, сожрал мой сыр», — закричал Петр, и пошла гулять дубинка по спине провинившегося повара.

А как же? «Не укради!» — говорит божеская заповедь. Петр, когда сам уставал дубинкой спины молотить, передавал ее своему денщику, а было их у него двадцать штук — молодцы-красавцы, все молодые, сильные, на кулачных боях воспитанные, не влюбиться в них придворным дамам было невозможно. Недаром позднее Елизавета Петровна одного такого денщика с радостью взяла к себе в фавориты.