Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

Со зверьем справлялись ружьями или рогатиной.

Охоты сопровождались бесконечными пиршествами, конечно, в старорусском хлебосольном духе! Разбивали палатки, слуги развязывали поклажи, доставали посуду и устанавливали на столах кушанья и бутылки. Иностранные послы быстрехонько подсчитали, во сколько обходятся казне эти охоты, где рекой льется вино. Дюк Лирийский писал: «Истребление вина во дворце царицы Елизаветы Петровны так велико и так дорого государству обходится» [140] А. Пушкин. Т. 7. «История Петра». М. 1981 г., стр 19. . Но чего это они так о русской казне пекутся и печалятся, что в охотах уходит много вина? Видели ли вы когда-нибудь, чтобы на охотах не пили? Не смешите! Словом, пока царица охотилась, походные кухни не дремали. После каждой охоты шел веселый пир. А по окончании пира все отдыхали, а потом поклажи укладывались и ехали на новое место.

Для охоты за дичью использовались специально обученные птицы: кречеты, соколы и ястребы. Гончие собаки выгоняли птицу из кустов или из болота, а тут сокольничьи уже наготове держат кляпыши с кречетами, соколами и ястребами. На птиц надет клобучок, чтобы ловчая птица ничего не видела. Когда собаки спугнут птиц, сокольничьи снимают клобучок с глаз своей птицы, и та летит, нападая на дичь, умерщвляет ее и, возвращаясь, садится на свой кляпыш. Соколиная охота испокон веков была любимым занятием русских царей. В Коломенском — теперь это в пределах города Москвы, а тогда была птичья слобода — людям жилось не так хорошо, как соколам и кречетам, предназначенным для царской охоты. В светлом, теплом, длинном сарае стояли домики-клетки, для каждого сокола или кречета отдельно. В клетке были насесты, иногда даже из золота, на которых сидели птицы. Возле каждой имелся свой мальчик-прислужник, и у каждого был свой подсокольник, который обязан был выносить сокола на охоту, спускать и потом зазывать его назад. Имелся еще главный сокольничий, который вел надзор за всей охотой.

Соколов русским царям присылали со всех концов земли — даже персидский царь и турецкий султан. Если соколы были не ручные, а дикие, то их брали в науку, и по этой части русские сокольничьи были большими мастерами. Дрессировка происходила примерно так. К каждому дикому соколу приставлялись Два мальчика, которые сменялись через два часа. Один из них, сунув погремушку в клетку, беспрестанно гремел ею, а другой дергал сокола за шнурок, привязанный к его ноге, ни на минуту не давая ему покоя, и эта пытка длилась ночи и дни, ибо сокол — птица гордая и ее волю сломить не так-то просто. И вот совершенно изможденная птица настолько становится обессиленной, что позволяет взять себя в руки. Все — воля сломлена. Тогда его кормили, давали отдохнуть, а если он потом не смирялся и опять свою гордую прыть показывал, пытку начинали сызнова.

Второй этап учения сокола был в натаскивании. Ему надо было уметь по первому зову сокольничего прилетать с охоты и садиться на рукав. На головку ему накладывался колпачок, на ногу — цепочка. Про сокола говорили так: «Сила у тебя, как у орла, красота, что у лебедя, смелость, что у вепря».

И вот начинается соколиная охота. Все на конях, в зеленых и желтых полукафтаньях с вышитыми черными орлами на груди. Несколько охотников держали собак, другие с длинными арапниками в руках, сокольники держали в правой руке соколов с синими, красными и зелеными колпачками на головках. Охотники поворачивали коней и с гиком рассыпались по загонам. Они рыскали по кустам, кричали и били арапником. Собаки с лаем мчались в рощу. Этим гамом, шумом, лаем они вспугивали птиц, и те начинали с криком кружиться в воздухе. Наступала очередь соколов. С них снимали колпачки, цепи и… соколы полетели! И если на какую неповоротливую утку сокол упадет и вцепится в нее когтями — значит, он бракованный, не годится для охоты. Его будут еще продолжать учить или откажутся, и тогда его ждет убой. Хорошо обученный сокол не вцепится когтями в свою жертву, но долбанет ее осторожно клювом в голову. Теперь наступает очередь собак и охотников — подбирать добычу.

Соколиной охотой увлекались многие цари. Царицы любили больше псовые охоты. Петр I не любил никаких охот, а если его приглашали, говаривал: «Царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское». А когда помещик Короткин позвал царя на медвежью травлю, царь отвечал: «У меня есть и свои звери — и внешние и внутренние» [141] А. Пушкин. Т. 7. «История Петра». М. 1981 г., стр 19. .

Елизавета же Петровна не гнушалась никаким видом охоты, начиная от зайцев и кончая травлей волков и медведей. Даже этих животных специально для нее разводили. Особенное приволье ей было с этой своей страстью в Подмосковье. Неподалеку была роща Волчье, где по ночам зимой выли волки, бывшие под специальной охраной царицы, и она часто выезжала поохотиться на них. Вот как описывает один из историков такую охоту царицы: «Ату его! Ату его! С пронзительным свистом, диким гиканьем, звучным тявканьем гончих, вытянувшихся в струну резвых борзых и оглушительным грохотом арапника мчалась с замиранием сердца шумная ватага рьяных охотников, молодцов-удальцов, оглашая затишье дворцовых волостей слободы, представляющий широкий разгул для утехи царевны, скакавшей на ретивом коне. Рядом несся любимый ее стремянной Гаврила Извольский со сворами собак борзых и гончих, в причудливых ошейниках, далее кречетники, сокольничьи, ястребинники со своей птичьей охотой, все на горских конях, со всем охотным нарядом по росписи: ястребами, соколами и кречетами. Охотничий убор служителей был: мундир сукна зеленого, лосиные по локоть рукавицы» [142] Н. Стромилов. «Царевна Елизавета Петровна». М. 1874 г., стр. 12. .

Уставшая, измученная после такой охоты, но довольная, словно сбросившая с себя все накопившееся напряжение, стресс, как говорят теперь, возвращалась Елизавета Петровна в свой дворец, чтобы… начать ночную жизнь, полную балов, маскарадов, театральных представлений и такую насыщенную, что мы просто не понимаем сетования Екатерины Великой на «ужасную скуку елизаветинского двора». И людей-то там интеллектуальных нет, одни собранные посредственности, и однообразие там, и скука, от которой мухи дохнут. Но нам кажется, будучи в это время очень несчастливой в личной жизни, Екатерина и воспринимала все под мрачным углом зрения несчастливой женщины. Иначе она, несомненно, нашла бы много прелести в ночной жизни императрицы Елизаветы, которая ночь превращала в день, а спать ложилась в пять часов утра.