Сергей Баленко - Афганистан. Честь имею!

Гриша схватил руку ефрейтора и с силой оторвал ее от себя.

— Не чипай!

— Ах вот ты как! — осатанел тот, и его дружки как по команде вскинули ремни, а Вовка и Ержан схватили с табуреток бутылки с соком.

Но тут раздался насмешливо спокойный голос подошедшего Миши.

— Послушай, детка, тебе не кажется, что твое место — у параши? — И трое рослых десантников встали рядом с маленьким Вовкой, державшим бутылку у живота, как автомат.

— Это ты мне? — без прежнего запала спросил ефрейтор.

— Тэбе, тэбе! — подтвердил Биджо. В один молниеносный прыжок он с другим десантником, которого Миша назвал Юриком, схватил двух солдат, не успевших застегнуть ремни, и смачными пинками спустил с крыльца. Те вылетели без малейших признаков недовольства. А удаляющийся топот красноречиво говорил, что на дружка‑ефрейтора им наплевать.

Тем более что в этот момент — после Мишкиного удара в грудь — он перелетел через табуретки и упал ногами вверх, упершись спиной в солдатскую тумбочку. Вернувшийся Юра помог ему встать на ноги и хотел уже тем же путем направить его снова к Мише, но тот остановил:

— Подожди! Дай поговорить с человеком.

— Разве это чэловэк? — процедил сквозь зубы Биджо, брезгливо двумя пальцами поднимая с пола кепку ефрейтора и бросая ее в помойное ведро.

— Послушай, крыса пересыльная, я ведь тебя в прошлый раз предупреждал, чтобы перед новичками не выпендривался. Или не понял? Или забыл? Вспомни‑ка, полгода назад я в отпуск ездил… Короче: проси прощения у пацанов и отваливай! Иначе узнаешь, за что меня духи не любят. Ну?

Ефрейтор что‑то пробормотал, просовываясь между койкой и Юрой к выходу.

— И остальным пересыльщикам передай: в Афгане нет салаг и стариков. Сюда прилетают все равными… А вот улетают неодинаково, — добавил он тихо после паузы, когда ефрейтор уже выветрился, а Ержан и Юра подбирали коробки, бутылки и целлофановые пакеты.

— Не дрейфь, пацаны! Все будет нормально, — наконец улыбнулся Миша и обнял за плечи Вареника и Вовку, едва успевавших хоть что‑то уловить из свалившихся на голову событий новой «афганской» жизни. Миша с трудом вынул из оцепеневших Вовкиных рук бутылку сока и, скрутив ей головку, жадно опорожнил через горлышко.

— Ну вот, теперь все готово, — доложил Юра, поднимая последний пакет. — Давай, Биджо!

В руках у Биджо оказался кейс с шифром. Несколько ловких движений — и уже снова нет кейса, а в руках — извлеченная из него бутылка «Столичной».

Новичков поразила серьезная ответственность, даже торжественность на лицах десантников, пока Биджо изящными движениями и безошибочно ровно разливал водку по десяти кружкам.

В таких случаях обычно шутят, шумят, торопят. «Как бы Губин опять не выступил», — с тревогой подумал Вареник, но Вовка смотрел серьезно. Ержан начал было отказываться: «Я не пью», но Юра, протянувший ему кружку, казалось, даже не услышал этих слов. Ержан взял посудину и хотел поставить ее снова на табурет, где оставались еще четыре наполненные кружки, и вдруг отдернул руку, пронзенный догадкой, чьи это кружки: «Как же твоя будет стоять рядом с теми?». И он молча, как и все, выпил.

— Семеро нас было из одного призыва, — нарушил молчание ради новичков Миша. — Домой едем трое. Такие вот дела…

— Какие парни были! — отвернулся от света Юра и бросил окурок в урну.

— Таких уже не будет, — вздохнул Биджо.

У Вовки до боли сами собой сжались кулаки. Ержан уткнулся подбородком в грудь. Гриша засопел прерывистыми всхлипами. Биджо, как фокусник, извлек из темноты гитару и словно для себя, ни для кого, стал хриплым голосом петь‑декламировать:

Потом они сидели, обнявшись, пели про миллионы алых роз и про короля, который не может жениться по любви, а думали каждый о своем: завтра Миша, Биджо и Юра будут там, где нет войны, где спокойные лица и дразнящий смех девушек, где родные пейзажи, где могучая Родина. А Гриша, Ержан и Вовка, опьяневшие не столько от выпитого, сколько от внимания и дружбы таких замечательных «стариков», заменят их здесь.

В Джелалабаде солнце казалось еще жарче и ярче. От него не спасала и жидкая тень эвкалиптов, под которыми вповалку лежала первая разведывательная рота, ожидая построения. Новички все еще не привыкли к необычному афганскому обмундированию: разморенные жарой, лениво перебрасывались шуточками по поводу то гусиного клюва кепки, то «морской души» тельняшки.

Губин ворчливо и неуемно мостился между Ержаном и Григорием, выбрасывая из‑под себя то камешки, то комочки, и наконец устроился удобно: головой на животе Ержана, а ногами на варениковском вещмешке. «Пусть лежит, — подумали друзья, — лишь бы угомонился». Но Вовка, изнывая от жары и обливаясь потом, недолго молчал.

— Ержан, а Ержан, — приподняв с лица козырек, позвал он, — у тебя невеста есть?

— Есть.

— Красивая?

— Мне нравится.

— А зовут как?

— Карлыгаш.

— Это что, Клара, что ли?

— Ласточка по‑русски.

— Красиво! Учится, работает?

— И работает, и учится. Работает в детском саду, а учится в институте.

— Покажи фото.

— А тебе зачем?

— Чого причепився к людыне? — пробурчал Вареник, и Вовка ненадолго затих. Он мысленно представлял Карлыгаш, у которой крыльями ласточки, должно быть, разлетаются брови. Но под бровями неизвестной красавицы то и дело появлялись рыжие глаза Соньки Прокушевой и ее вечно насмешливый веснушчатый нос… «Написать ей, что ли?» — шевельнулась мысль в его растопившемся от жары мозгу, но он тут же выбросил эту «неудобную» мысль, словно мешающий спокойно отдыхать камешек. «Много захотела! Пусть покусает потом локоток, когда он вернется в Тугулым в лихо заломленном берете, с Мишиным прищуром глаз, «в которых будет лишь вниманье, но ни смущенья, ни тепла…»

— Ержан, а Ержан… А сколько у вас детей будет? — снова начал Губин, но тут же схлопотал по кумполу туго скрученной газетой.

— Не понимаю, — раздраженно сказал Вареник, снова разворачивая «Фрунзенец». — Война идет, а газеты — про учебные стрельбы. «Метко стрелял на полигоне рядовой Давлетшин. Лучше всех на танке проехал Михаил Пасюк…» А про Афган где?

Губин не мог пропустить такую возможность блеснуть эрудицией и посрамить невежду.

— А це, Гришенька, не для средних умов понимание! То больша‑а‑ая политика!

— Становись! — раздалась команда, и разомлевшие солдаты нехотя потянулись на солнцепек. Рослый капитан Шпагин, командир первой разведроты, велел новичкам построиться лицом к батальону и неторопливо зачитал фамилии, определяя, кого в какой взвод.

«Сам в тени стоит, а нас…» — вяло позавидовал ему Вовка.