Сергей Баленко - Афганистан. Честь имею!

— Сто лет не видать бы такого повышения… — не обрадовался Зубов, и по тому, как он запнулся, все поняли, что надо помолчать в память о капитане.

— Пашка! — окликнул Олег Маслова. — Наградные на пацанов написал?

— Написал.

— Кто повез погибших домой?

— Дембеля.

После паузы Маслов рассказал:

— У духов из‑за нас неприятности. Шесть главарей расстреляно за то, что нас упустили. Поклялись отмстить. Двадцать тысяч долларов за голову командира назначили.

— Дешево они нас ценят, — угрюмо сказал Зубов. — Ладно, выйдем отсюда, тогда…

И сжал кулаки.

Ержан с Вареником приготовились слушать взводного, радуясь, что снова видят и слышат своего командира. Но тот сухо стал отдавать команды своему заместителю Маслову:

— Готовьте технику, оружие, подбодрите пацанов, молодых поднатаскайте на полигоне, пристреляйте оружие. Сколько у нас ПБСов?

— Два.

— Обменяйте еще десять автоматов на автоматы с глушителями.

— Не многовато ли? — удивленно вмешался в разговор командиров Вареник. — Если будет открытый бой, такие автоматы не годятся.

— Открытого боя больше не будет, — жестко ответил Зубов. — Будем воевать, как духи: без правил, без шаблона, без плана. Надо показать и своим, и чужим, что такое настоящая «афганская» война.

От слов взводного, то есть теперь ротного, повеяло жутью: разве до этого была не «настоящая» война? Но Зубов уже разглядел в ней что‑то новое, ушел вперед, понял немного больше, чем они. Да и авторитет спасителя из безвыходного положения заставлял прислушаться. Не для красного словца ведут такие разговоры.

Стараясь не выдать себя ни светом, ни шумом, бронегруппа замерла на ночь на дне сухого русла. «Кажется, первый этап плана удался», — подумал Зубов, обходя всю колонну от головной машины до замыкающей. Несмотря на приказ самому себе не волноваться и не суетиться, он придирчивостью к маскировке выдавал свое волнение. Да и как не беспокоиться, ведь первый выход на самостоятельное задание в качестве командира роты! Но никого из разведчиков не раздражали, не смешили его в пятый и в десятый раз повторяемые нотации, что кругом душманские кишлаки и любая промашка может дорого обойтись. Смерть Шпагина и других в последнем бою была весомым аргументом, оправдывавшим в глазах бойцов нервозность командира.

Даже Губин, когда на него в темноте наткнулся ротный и стал голосом заезженной пластинки повторять то, что говорил минуту назад у соседней машины о «любой промашке», — даже Губин, этот ротный «кавээнщик», молча и серьезно выслушал до конца заученные наизусть фразы и в ответ спокойно сказал:

— Идите к нам ужинать, товарищ старший лейтенант.

Слово «ужинать» остановило Зубова, и, сразу ощутив голод, он устало присел к уплетавшим «горно‑зимний» паек Ержану и Варенику.

«Да, кажется, первый этап плана удался», — снова мысленно подводил итог Зубов, принимая от Губина открытую банку. Из расположения батальона они выступили задолго до наступления темноты, потом подождали у крайних советских застав, чтобы последний отрезок пути до душманских дувалов проскочить в короткие минуты поздних сумерек, когда уже потеряна дневная видимость, но еще не наступила предательская темнота, которая выдает вражеским наблюдателям любую искорку света.

— Товарищ старший лейтенант, — подал голос примостившийся полулежа на катке БМП Вареник, — колы будэ бой? Ничь, як черняка, темна.

— На рассвете, Гриша, — ответил ротный, словно продолжал свои мысли вслух. — Только покажется солнце, мы на большой скорости проскочим последние километры и ударим в упор.

— На рассвете?! — удивился Ержан. — Солнце ведь нам в глаза будет? — Ержану даже стыдно стало от того, что он вынужден элементарно поправлять командира.

— Это ты правильно, Ержан, сказал, — вдруг весело согласился ротный. — Солнце будет бить в глаза. Только не нам, а духам.

— Как? — хором вопросили разведчики и перестали жевать.

— А вот так. Воевать надо с головой, а не по шаблону. С этого направления душманы готовы нас встретить в любую минуту. А нам нужна внезапность. Обойдем кишлак и выскочим оттуда, откуда они нас не ждут.

— Это же опасно, — робко стали возражать сержанты, — там же мин больше, чем камней. Хоть одна машина подорвется, не сумеем отойти под защиту наших застав.

— На войне вообще опасно, должен я вам заметить, товарищи сержанты, — съехидничал Олег. — Первую БМП поведу сам, остальные по моей колее.

Поняв, что это приказ, сержанты со вздохами разошлись по своим машинам организовывать ночное дежурство.

Каир‑Хана разбудил истошный вопль слуги:

— Господин! Господин! Беда!..

— Что там? Какая беда? — тяжело поднялся с постели старый вождь.

— Шурави! Танки! Со стороны предгорий.

— Что ты несешь, шайтан? — рассвирепел хозяин. — Еще с вечера накурился? Мерещится? Как они там могут появиться? Да еще на своих железках? Ни один дозорный не докладывал, что они мимо нас проходят.

Слуга полоумно повторял одно: «Беда! Танки! Беда!».

— Берегись, если соврал, — зло прохрипел Каир‑Хан, натянув сапоги и сняв с гвоздя над кроватью бинокль. Заспешил по лестнице на крышу глиняной башни дувала.

— О, Аллах! — ужаснулся вождь, мгновенно оценив смертельную опасность. На высоких восточных холмах, которые обычно служили дополнительной защитой, одна за другой в клубах золотистой пыли появлялись «железки» и выстраивались в ряд с большими интервалами.

Как могли часовые проворонить целую колонну? Какой шайтан надоумил шурави зайти со стороны солнца? Отчаяние безысходности сковало сердце старого воина. Стон, похожий на тоскливый волчий вой, вырвался у него. Некуда даже спрятаться. Ранняя весна, голые деревья. Весь кишлак на виду у шурави.

Он с высоты башни видел панику между дувалами и, до крови кусая обветренные губы, все больше убеждался, что это конец. Оттуда, со стороны солнца, неотвратимо надвигалась смерть. Вот шурави уже посыпались с машин и залегли на холмах. Вот танки и БМП навели орудия на беззащитный кишлак. По неуловимой логике войны сейчас рявкнут пушки, и в кишлаке мириады осколков будут рвать стены, деревья, людскую плоть… И, конечно же, первый снаряд они пошлют в эту заметную высокую башню…

Каир‑Хан закрыл глаза, чтобы обратиться к Аллаху в эту последнюю минуту и достойно встретить смерть, как подобает мусульманину. Минута длится, длится, а пушки молчат…

— Чего тянете, шакалы? Стреляйте! — не выдержал он и закричал в сторону ненавистных врагов.

Удивленный Каир‑Хан снова стал разглядывать машины в свой китайский бинокль. В перекрестье попал люк центральной БМП, из которого вылез долговязый шурави в шлемофоне и с биноклем в руках. «Наверное, командир этих головорезов!» — с любопытством отметил Каир‑Хан и вдруг увидел направленные на себя окуляры.