Сергей Баленко - Афганистан. Честь имею!

После окончания ПТУ устроился работать на ювелирный завод. Свою первую получку переслал матери, сделал подарок брату, оставив себе лишь прожиточный минимум.

Была любовь. Любил он девочку‑умничку, которая так и не дождалась его. Время берет свое: она закончила мединститут, вышла замуж, имеет детей, защитилась и стала кандидатом медицинских наук.

А Сухроб надел военную форму. Прошел подготовку в Ташкенте и в феврале 1985 года уже был в Газни.

В письмах Сухроб успокаивал родителей, что у него все хорошо, что погода прекрасная и особой опасности нет, хотя служба в разведке — это всегда впереди всех.

Вот строки из его последнего письма: «Здравствуйте, дорогие мамочка и папочка! Я жив, здоров. Получил ваше письмо, очень обрадовался. Как ваше здоровье? У нас все тихо. И погода „летная“. Только ночью чуть‑чуть холодает. Привет моим друзьям и родным».

Естественно, что, прочитав эти строки, родители немного успокоились. А тем временем Сухроб уходил в свою последнюю, одиннадцатую операцию.

10 мая 1985 года группа, в составе которой действовал рядовой Бабаев, попала под интенсивный минометный обстрел мятежников. Заняв оборону, воины под командованием капитана А. К. Филиппова вступили в бой, в ходе которого командир был смертельно ранен. Сухроб принял командование группой на себя с последующим решением вывести группу из‑под обстрела…

Ребята пошли на прорыв. Сухроб погиб, но жизни многих боевых товарищей были сохранены.

Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество и отвагу, проявленные в боях, Сухроб Бобоевич Бабаев награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

…Уже пожелтели извещения о гибели сыновей, письма командиров и солдатские послания. Уже начали стираться из памяти вернувшихся домой солдат имена боевых товарищей, уже с трудом припоминаются их лица и глаза. Уже полиняли пятнистые желто‑зеленые комбинезоны, пообмялись некогда хрустящие офицерские ремни. Уже прибавилось седин в их кудрях и морщин на лицах, с которых так и не сошел однажды покрывший их загар… Но не проходит сосущее чувство одиночества и покинутости, чувство какой‑то никем не высказанной… неправды. И только неизменными, все такими же юными остались те, кто уже никогда не переступит порог отчего дома. Чужая, каменистая, скудная земля покорно приняла их души, откинув тела.

«Рота формировалась в основном из добровольцев, — вспоминает лейтенант Игорь Семенов. — Где‑то, действительно, это были ребята, шедшие по доброй воле, где‑то те, от кого избавились. Но, честно говоря, ни одного подлеца в этой большой массе людей, прибывших из разных уголков Союза, не было. Были молодые, полные энергии и сил, которые порой лились через край, ребята. Приходили они из наших бригад в Изяславе, Уссурийске, много было ребят‑белорусов из Марьиной Горки. Поначалу было тяжело. Шла так называемая притирка людей в коллективе…»

О том бое в Мараварском ущелье написана целая повесть. Автор ее — П. И. Ткаченко. Он встречался со многими участниками той операции. Вот что вспоминает капитан Сергей Таран: «Слишком тяжело вспоминать о бое. Между делом о таком не напишешь, а времени настроиться на обстоятельное и от души письмо нет. Мне тот бой до сих пор иногда снится, хотя прошло уже много лет. Пытался сложить о нем песню, но не получается, слишком большая разница между словами и чувствами. А было все так.

Наш батальон прибыл в Асадабад, не имея боевого опыта. И хотя мы пробыли в Афгане уже больше месяца, но участвовали только в одной операции, да и то совместно с Джелалабадским батальоном, которая сложилась, в общем, очень легко. Не дала практики напряженных боевых действий, но зато добавила солдатам гонору. У многих в батальоне сложилось представление, что духи нас боятся, что они не воины, готовы все бросать и убегать при одном нашем появлении, что главная наша задача состояла лишь в том, чтобы успеть уничтожить или пленить их до того, как они разбегутся.

Операция в Мараварском ущелье задумывалась как учебная! У самого входа в Мараварское ущелье был небольшой кишлачок, не помню его названия, в котором духи, по данным разведки, выставляли пост в составе до десяти человек, который нам необходимо было обнаружить и уничтожить. При этом другие две роты должны были прикрывать наши действия, заняв ближайшие высоты…

…Задача казалась легкой, а прикрытие — надежным. Да и время выполнения задачи, на рассвете, казалось наилучшим. Единственное, что вызывало опасение, — близость границы с Пакистаном, до которой было километров пять.

…Настроение перед операцией было радужным, как перед опасной охотой. Во всем чувствовалось необычное возбуждение, но скорее радостное, чем какое‑то другое. Можно сказать, все хотели наконец‑то испытать себя в настоящем бою. И то, что именно нашей первой роте досталась задача непосредственного уничтожения поста, не вызывало у нас опасений. Я командовал четвертой группой. У нас было тяжелое вооружение, то есть гранатометы и огнеметы. На эту операцию решили взять только огнеметы, которые, правда, оказались ненужными. Но вот пришел час операции. Мы начали выдвижение в ущелье. Очень много времени заняла переправа через реку Кунар. Переправлялись мы небольшими группами на двух паромах…

…Затем вышли к афганскому посту „зеленых“, где сделали привал, ожидая, когда вторая и третья роты займут свои позиции на горах, прикрывая нас. Командир роты капитан Цебрук ушел вместе с комбатом на афганский пост для уточнения задачи. До рассвета уже оставалось немного времени, когда он возвратился. Собрав командиров групп, сказал: «Комбат приказал, что если в том кишлаке не будет духовского поста и мы никого не встретим, то нужно пройти дальше в глубину ущелья до Маравар».

…Плохо ночевала свою последнюю ночь в чужом ущелье на каменной постели Мараварская рота. А с рассветом следующего дня вновь разгорелся бой, теперь уже только за то, чтобы вытащить из этого пекла тела павших. Итог операции — тридцать три погибших…

«В моей бронегруппе было три таджика: Мадиев, Чутанов и Мирзоев. Чутанов и Мирзоев — живые ребята, плохое знание русского языка у них компенсировалось огромным трудолюбием, исполнительностью. Их привезли на той машине, которая прошла в ущелье. В одном отделении десанта лежал уже остывший Чутанов, в другом — раненый Мадиев, он еще был в сознании…»