Андрей Савельев - 1612. Минин и Пожарский. Преодоление смуты

Тезис: «Пролетаризация» и партизация элиты – это последствие революции и гражданской войны. Нельзя же делать вид, что была благодать и вот она внезапно кончилась резней!

Антитезис: Никто не говорит, что до того была благодать. Напротив, сталинизм – прямое и логичное продолжение ленинизма. Проблема в другом: мы хотим вот теперь принять такую «пролетаризацию» и партизацию для любого, кто намерен продвигаться по службе?

Тезис: Просто так при Сталине никого не хватали и не сажали. Хотя и Ленин в 1922 писал: мы живем в море беззакония. Одно дело – период революционного хаоса и ожесточение гражданской войны. Другое – та форма правопорядка, которая сложилась позднее. Было бы преувеличением полагать, что в стране масштаба России все было под контролем. На местах царил произвол. И власть в центре пыталась его свести к минимуму.

Антитезис: «Просто так» – то есть, без правовых оснований. Примерно как сейчас разгоняют пикеты. Местный произвол был, разумеется. Но это часть той системы, относительно которой мы решаем для себя: нам нужно нечто подобное или нет? Мы хотим, чтобы прежний опыт бесконтрольности репрессивной машины был повторен? Чтобы вести с мест об этом произволе были лишь свидетельством обострения классовой борьбы?

Тезис: В государстве-фабрике партизация образования – дело естественное. Там может быть только одна идеология. Нет причин для возмущения.

Антитезис: Нет причин, чтобы удивляться. Есть причина, чтобы этого не допустить. Или мы хотим, чтобы учебники снова переполнились тупой пропагандой, а в вузах заставляли штудировать «основоположников»? Хотим ли мы, чтобы причины (сталинизм) стали современными следствиями, и все повторилось?

Тезис: Рост числа заключенных после мировой войны, революции и гражданской войны – это нормальное дело. Уголовщина зашкаливала. Сейчас на 1 млн. населения сидит в лагерях даже больше.

Антитезис: Рост числа заключенных образовался к конце 30-х, а не после гражданской войны. А сейчас без войны сажать многим хочется как при Сталине. Каково будет жить в такой стране?

Тезис: Развитие периферии за счет центральных русских регионов – это результат русофобии доминирующей идеологии. Но и считать русских жертвами – нельзя. Стригут тех, кто не сопротивляется.

Антитезис: Жертвы – это виновники безобразий? Или все же те, кто эти безобразия организовал, прикрываясь целостной и внутренне непротиворечивой идеологией? Мы хотим подобной жертвенности при неосталинизме, о котором теперь грезит значительная часть общества?

Тезис: Преимущества для периферийных народов в сравнении с русскими – результат русофобии марксизма и революционеров в России.

Антитезис: Именно эта идеология была на вооружении у Сталина. Мы хотим продолжения этих рецидивов сталинизма, которые и теперь имеют место в России?

Тезис: Расцерковление образованного класса произошло задолго до 1917 года. Официальный атеизм правящего класса после 1917 – продукт эпохи Просвещения, доведенный до края. Не забудем и антицерковность в крестьянской массе. Иначе разрушения храмов были бы невозможны. Идти поперек народа никакая власть не будет – себе дороже.

Антитезис: Кроме расцерковленных есть всегда и воцерковленные. Мы им скажем, что они не вписываются в модель современного неосталинизма? А тем неверующим, которые все-таки уважают веру предков и их культурное наследие, заявим, что склады и отхожие места в церквях – это выбор народа, которому мы перечить не станем?

Тезис: Частичная продажа накопленных богатств была необходима для индустриализации. Да, было море злоупотреблений. Но свидетельства о них использовали враги России – заговорщики-горбачевцы.

Антитезис: Если это преувеличение, то где шкала оценки? Что есть «много», и что есть «мало» в таком случае? Если речь о сегодняшнем времени, то следует ли России начать распродажу музейных фондов, чтобы поддержать желающих повышения благосостояния народ? Или чающих инвестиций предпринимателей? Или мечтающих о модернизации правителей?

Тезис: К явлениям истории надо относиться диалектически, а не эмоционально. Нам может не нравиться тайфун, землетрясение, засуха, холера или чума, извержение вулкана, но они есть. Относительно сказанного: Сталин здесь чаще всего не причем. С 1922 по 1929 он – член правящей коллегии: Сталин правит наряду с Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Бухариным, Рыковым и т. д. С 1929 по 1953 он – диктатор. Но он был зависим, как любой автократор, от своего окружения. И к нему надо относиться как ко всем диктаторам мировых держав – продуктам революций. Революции, беременны диктатурой. Кромвель, Наполеон, Чанкайши были не хуже и не лучше.

Антитезис: Получается, что Сталин – просто портрет на стене, что он никаких решений не принимал. Люди относятся к истории именно эмоционально: дайте нам Сталина, чтобы он поубивал всех плохих и облагодетельствовал всех хороших! Сталин в реальной политике – это символ определенного общественного порядка. О нем и речь. Нам копировать сталинизм? Если да, то есть ли шанс, что страна при этом выживет?

Остается добавить, что Тезисы принадлежат Сергею Пыхтину, а Антитезисы – мне. В «наших спора без сна и покоя» мы пришли к простой истине: есть разница между историческим и психологическим портретом исторического персонажа. В историческом портрете личности почти что нет – она остается лишь обозначением эпохи, которая им самим руководит. Психологический портрет – это попытка понять «субъективный вклад» личности в историю. Который, разумеется, ограничен. При всех возможностях диктатора, он – продукт эпохи, а не наоборот. Главное, над чем он не властен, – это время. Вчерашний день становится исходным условиям для дня завтрашнего. Люди делают эпоху, но ведь и эпоха делает людей. Люди своими ошибками порождают Смуту, но, будучи порожденной, Смута предопределяет поступки людей. Ящик Пандоры чаще всего захлопывается сам собой, потому что вылетевшие его демоны устали или насытились.

Уникальность личности Сталина во многом определена его долгожительством: образовались два противоречивых для национального сознания образа – палача и победителя. Отделить Победу от Сталина отчасти можно: он не был гениальным полководцем. Но тогда его фигура должна быть замещена какой-то достаточно яркой (например, маршала Жукова). Увы, пропагандистская машина олигархического режима ни в коем случае не даст этого сделать. Потому что режиму крайне невыгодно, чтобы русская история была осмыслена как нечто, происходящее помимо воли коммунистического руководства и коммунистической доктрины. Если русский народ по своей природе коммунист, то против него все средства хороши, и они будут введены в действие с привлечением ресурсов мировой олигархии. Русские в марксистском духе будут определены как «реакционный народ». И это подогревание смутного сознания в народе, ради того, чтобы он не мог не только пережить и переосмыслить прежние Смуты, но и преодолеть текущую Большую Смуту.