Василий Васильев - И дух наш молод

Участники митинга сначала не поняли, к чему клонит оратор, и с разных сторон послышались голоса рабочих: "Ты перестань нам сказки рассказывать, дело говори". Чернов в ответ развел руками: мол, сказка сказкой, да в ней намек. Разве Ленин и большевики не похожи на эту привередливую старуху: каждый день предъявляют новые и новые требования. Всего им мало: и свободы, и власти. Тянутся к власти, как дети к огню, не думая о возможном пожаре. Предлагают прекратить войну.

- А разве это плохо? - крикнули из толпы.

- Плохо, - ответил Чернов, - немцу фронт открывают. Еще вот рабочий контроль предлагают установить на заводе.

И снова голоса:

- Правильно!

Раздражение нарастало с каждой минутой. От оратора ждали ясных ответов на вопросы о земле, о войне и мире, о хлебе, а он юлил, юродствовал, отделывался пустыми фразами. Терпение путиловцев лопнуло.

- Землю! Когда землю крестьянам дадите?

- Долой войну!

- Брось свои байки! - крикнул чей-то зычный голос. - Мы не дети. Нас сказками не прокормишь!

Владимир Ильич приехал на завод, когда Чернов уже оканчивал свое выступление. Известие о приезде Ильича всколыхнуло многотысячную аудиторию. Толпа образовала узкий проход, по которому Ленин торопливой походкой шел к трибуне. Вихрь восторга и радости долго не давал возможности начать речь.

Шумели машины. Пыхтели паровозы. Где-то рядом тяжело били молоты. Как только Ленин заговорил, в толпу врезался неизвестно откуда взявшийся паровоз - "кукушка". Его пронзительный свисток (явная провокация) требовал проезда. Тысячи кулаков пригрозили машинисту-меньшевику - "кукушка" остановилась. Миг - и ее облепили со всех сторон. Котел, колеса, подножки все покрылось живой броней.

Чернов к тому времени, сопровождаемый группой эсеров, позорно ретировался. Владимир Ильич выразил сожаление, что не может на таком большом собрании рассказать о предательской политике соглашателей в присутствии одного из их заправил.

Снова тысячи людей, затаив дыхание, слушали своего вождя. Но это была уже не та серая, хмурая, недоверчивая и даже враждебно настроенная вначале масса, что в манеже. Там солдаты больше сердцем почувствовали правоту Ленина. А в глазах путиловцев, на их лицах, покрытых копотью, отражались сознательная мысль и гордость. Согретый доверием и любовью, голос Ленина звучал здесь, в близкой и родной ему стихии, с особой убежденностью.

Кратко рассказав о причинах своей поездки через Германию (в Михайловском манеже он остановился на (этом подробно), Владимир Ильич перешел к войне, к тому, как кончить ее (не соглашение рабочих с капиталистами и крестьян с помещиками, а путь борьбы рабочих и крестьян против своих угнетателей).

Слова Ильича о том, что коалиционное правительство - это соглашение, сговор социалистов с капиталистами, это удушение революции, были встречены криками одобрения, громом аплодисментов. Все, что волновало рабочих: и нота Милюкова, и сказки словоохотливого "селянского министра", выстрелы по демонстрации 21 апреля на Невском и Садовой, заводские дела, - все связывалось воедино, осмысливалось, взвешивалось каждым. Жадно, с надеждой и верой путиловцы впитывали слова Ильича.

Вдруг что-то затрещало. Крики резанули воздух. Мы с Федоровым, захватив двух бойцов, кинулись было к месту происшествия, но тут же повернули назад. Оказалось, под тяжестью тел рухнула крыша какой-то постройки. К счастью, никто не пострадал. Виновники отделались легким испугом.

Минуту спустя воцарилась удивительная тишина. Ленин снова заговорил. Он закончил свое выступление призывом к решительной борьбе за мир, хлеб, за рабочий контроль. Единственный выход, говорил он, состоит в том, чтобы власть перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Стало понятным, как и почему надо кончать войну, для чего необходим рабочий контроль, чем чревато двоевластие и почему Советам пора взять власть, что большевики предлагают делать с помещичьей землей.

Десятки рук подхватили Владимира Ильича. Снова появилось ощущение цельности, взаимного слияния этой массы и Ленина, отдельных воль в одну огромную всепобеждающую волю.

Ленин уехал. Митинг продолжался, но уже совсем не так, как был задуман. Потекли медоточивые речи. Засверкали фейерверком образные сравнения, шутки-прибаутки искуснейших ораторов. Однако ни меньшевик Грибков, ни председатель исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов эсер Авксентьев уже не могли спасти положения. Их попросту не стали слушать. Слушали своих - рабочих и солдат-фронтовиков. Речь Ленина помогла им найти настоящие слова. "Теперь мы, - говорили рабочие, - знаем, с кем нам по пути, кто действительно защитник народа".

На трибуну поднялся фронтовик, председатель солдатского комитета Павловского полка унтер-офицер Игнат Судаков, бывший рабочий-путиловец, полный георгиевский кавалер. Он снял все свои награды, поднял их так, чтобы всем было видно, и сказал: "Эти награды я заслужил кровью, думал, что защищаю Родину. Родина, считал я, это одно. А большевики, Ленин - другое. Отныне я пойду вместе с вами под знаменем Ленина, а награды жертвую в фонд большевистской газеты "Правда". Закончив выступление, он брякнул крестами, медалями в бескозырку, подставленную матросом.

Поступок Судакова произвел сильное впечатление. Один за другим поднимались на трибуну рабочие, солдаты. По примеру Судакова солдаты и матросы снимали кресты, медали, свои фронтовые награды, бросали в бескозырку. В тот вечер и я расстался со своим Георгиевским крестом. Многие рабочие тут же стали рвать свои членские билеты, заявляя о своем выходе из партии меньшевиков и эсеров.

Так закончился митинг. Тысячи рабочих пошли за Лениным и большевиками.

На Обуховском заводе

Под влиянием соглашателей. Вылазка провокаторов. "Правильно, Ильич!" Случай с газетой. Ленин - трибун, агитатор, пропагандист партии.

- Завтра в час дня на Обуховском заводе выступит Ленин.

Мехоношин сообщил мне это накануне вечером и распорядился: к одиннадцати часам с усиленной группой прибыть на завод. В указанное время мы уже были на месте и могли наблюдать, как готовился митинг; видели, как эсеры и меньшевики шныряли в толпе, подбивая рабочих сорвать выступление.

Многотысячный коллектив обуховцев находился в те дни под заметным влиянием соглашательских партий.

Большевистская ячейка была здесь малочисленной: всего двадцать двадцать пять человек. Как и на других казенных заводах, выполнявших военные заказы, многие здесь были настроены оборончески, все еще верили меньшевистско-эсеровским басням о том, что после Февраля война якобы приобрела другую окраску: из империалистической стала революционной.

Митинг продолжался. Огромная башенная мастерская еле вмещала всех желающих. Рабочие сидели, стояли на станках, на недостроенных броневых башнях кораблей, на стропилах и орудийных стволах.