Владлен Логинов - Владимир Ленин. На грани возможного

Если есть убеждение, пишет Ленин, что новой революционной власти будет «обеспечено величайшее сочувствие и беззаветная поддержка всех трудящихся… русского крестьянства в особенности», то для победы необходимо добиться – в решающих местах и в нужный момент – «гигантского перевеса сил» над вероятным противником (юнкера и, возможно, часть казаков), а также «стараться захватить врасплох неприятеля, уловить момент, пока его войска разбросаны».

Необходимо добиваться не только военного, но и морального перевеса. А для этого «выделить самые решительные элементы (наших “ударников” и рабочую молодежь, а равно лучших матросов) в небольшие отряды», которые смогли бы взять и удержать – телефон, телеграф, железнодорожные станции и мосты. При этом надо не обороняться, а наступать, добиваясь ежедневно и ежечасно хоть малых, но ощутимых успехов. Что касается Петрограда, то его необходимо брать «комбинированной атакой флота, рабочих и войска, – такова задача, требующая искусства и тройной смелости» [1016].

Еще 14 сентября Ленин предлагал ЦК «организовать штаб» повстанцев. 27 сентября Владимир Ильич писал Смилге о необходимости создания специального комитета для решения сугубо военных вопросов, связанных с восстанием. Но уже упоминавшееся «Бюро при ЦК для информации по борьбе с контрреволюцией», сформированное 7 октября, после двух, как выразился Лацис, «скучных» встреч, так и не заладилось. А 9 октября попытку создать военный центр предпринял Петросовет.

На заседании Исполкома Марк Бройдо от имени меньшевиков и эсеров предложил сконструировать особый комитет для сотрудничества с правительством по вопросам «обороны столицы». В противовес им, большевики выдвинули идею создания – как и в дни первой корниловщины – «революционного комитета обороны» с целью вооружения рабочих для обороны Питера и защиты «от атак, открыто готовящихся военными и корниловцами». Однако на Исполкоме большинство (13 против 12) проголосовало за резолюцию Бройдо. И лишь на бурном пленарном заседании Петросовета, состоявшемся в тот же день, предложение большевиков получило абсолютную поддержку [1017].

Было очевидно, что тянуть дальше с совещанием ЦК, на котором настаивал Ленин, нельзя. И Свердлов телеграфировал в Москву о его созыве.

Собрались вечером 10 октября на квартире уже известного читателю меньшевика-интернационалиста Николая Суханова. «О, новые шутки веселой музы истории! – писал он позднее. – Это верховное и решительное заседание состоялось у меня на квартире, все на той же Карповке (32, кв. 31)». Жена Николая Николаевича, Галина Константиновна, была большевичкой и она убедила супруга, сутками сидевшего в редакции «Новой жизни», либо в ЦИКе, «не утруждать себя после трудов дальним путешествием».

Квартира была удобной во всех отношениях – большая, парадный и черный ход, бельэтаж, так что можно было и из окна спрыгнуть. Впрочем, собиралась тут разного рода «общественность» довольно часто и для контрразведки Керенского была она вне подозрений. Поэтому, как вспоминала Варвара Яковлева, – «собирались очень не конспиративно». Она, Ломов, Троцкий и Дзержинский успели даже посидеть неподалеку в кафе.

Из «узкого состава» ЦК пришли Свердлов, Сталин, Дзержинский, Сокольников, Бубнов, Урицкий. Из членов ЦК – Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Коллонтай. Из кандидатов в члены ЦК – Ломов и Яковлева. Так что расширенного совещания ЦК не получилось, хотя Ломова и Яковлеву вполне можно было считать представителями Москвы. Из питерского актива никого не пригласили. Но кворум был и даже Каменев признал, что «это собрание решающее», ибо, как отметил позднее Ленин, «про отсутствующих членов ЦК было досконально известно, что большинство из них не согласно с Зиновьевым и Каменевым».

«Владимир Ильич, – рассказывает Варвара Николаевна, – пришел, когда все уже были в сборе, и появился в совершенно неузнаваемом виде: бритый, в парике, он напоминал лютеранского пастора». О том же пишет и Георгий Ломов: «Грим и парик настолько изменили Владимира Ильича, что узнать его было совершенно невозможно даже нам, сталкивавшимся с ним не раз… Совершенно неузнаваем был и скрывавшийся в то время т. Зиновьев. Он отрастил себе бороду, и когда меня “знакомили” с ним, я совершенно не представлял, кто это».

По опубликованному протоколу, заседание открыл Свердлов. Но вот что пишет Яковлева: «Мне было поручено вести секретарские записи. Но они были, по конспиративным соображениям, очень кратки». И по ее воспоминаниям, заседание открыл Ленин: «Владимир Ильич кратко сообщил тему и дал постановку вопроса, а затем предложил заслушать доклад секретаря ЦК о тех сведениях, которые имеются в ЦК о настроении масс и положении дел на местах» [1018].

Яков Михайлович проинформировал о том, что на конференции социал-демократических организаций Румынского фронта, при составлении списка для выборов в Учредительное собрание, большевики пошли на блок с меньшевиками-оборонцами. И из 20 выдвинутых кандидатов на их долю пришлось 4. ЦК единодушно постановил, что подобные блоки недопустимы. Затем Свердлов сообщил о конференции литовских социал-демократов, создавших с меньшевиками объединенную организацию. ЦК постановил: сформировать временное бюро, которое смогло бы сплотить все революционные элементы литовской социал-демократии «под знамя большевиков». Эта информация была достаточно удалена от тех проблем, которые волновали Ленина. Но вот третье сообщение, безусловно, заинтересовало его.

Представители Северного фронта, приезжавшие в ЦК, рассказали, «что на этом фронте готовится какая-то темная история с отходом войск вглубь… Готовится новая корниловщина. Минск ввиду характера гарнизона окружен казачьими частями. Идут какие-то переговоры между штабами и Ставкой подозрительного характера… На фронте же настроение за большевиков, пойдут за ними против Керенского. Никаких документов [о заговоре. – В.Л.] нет. Они могут быть получены, если захватить штаб, что в Минске вполне возможно технически… Могут из Минска послать корпус в Петроград».

А далее в протоколе записано: «Слово о текущем моменте получает т. Ленин. Он констатирует, что с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем это недопустимо, если мы серьезно ставим лозунг о захвате власти Советами. Поэтому давно уже надо обратить внимание на техническую сторону вопроса. Теперь же, по-видимому, время значительно упущено… Вопрос стоит очень остро, и решительный момент близок».

Владимир Ильич рассматривает проблему в трех аспектах: международном, внутриполитическом и военно-техническом. Судя по коротким записям, включенным в протокол, он повторял те аргументы, которые приводил ранее в письмах в ЦК, ПК, МК: «По– видимому, многие руководители нашей партии, – писал он, – не заметили особого значения того лозунга, который мы все признали и повторяли без конца. Это лозунг: вся власть Советам. Бывали периоды, бывали моменты за полгода революции, когда этот лозунг не означал восстания. Может быть, эти периоды и эти моменты ослепили часть товарищей и заставили их забыть, что теперь и для нас, по крайней мере с половины сентября, этот лозунг равносилен призыву к восстанию».