Владлен Логинов - Владимир Ленин. На грани возможного

Ее компромиссный характер был очевиден. Но это был «здоровый» компромисс. В 8-й пункт включили фрагмент резолюции Московской областной конференции о необходимости расширения влияния и защиты всех массовых организаций – и прежде всего Советов – от посягательств контрреволюции, который нисколько не противоречил ленинским тезисам. В конце резолюции указывалось, что пролетариат «должен направить все усилия на организацию и подготовку сил [слова: «к решительному бою», которые были в тезисах, сняли – В.Л.] к моменту, когда общенациональный кризис и глубокий массовый подъем создадут благоприятные условия для [слов «такого боя» – нет. – В.Л.] перехода бедноты города и деревни на сторону рабочих – против буржуазии… Задачей этих революционных классов явится тогда напряжение всех сил для взятия государственной власти в свои руки…» [766].

Слово «бой» осталось в другой фразе: «Пролетариат не должен поддаваться на провокацию контрреволюции, которая очень желала бы в данный момент вызвать его на преждевременный бой». И когда Юренев из цензурных соображений предложил и в этом месте заменить слово «бой» на «выступление», Сталин ответил ему: «Съезд не может исходить из “криминальности” того или иного выражения. Если мы заменим слово “бой” словом “выступление”, то создастся впечатление, будто мы отказываемся от всяких выступлений (демонстраций, стачек и т. д.)…» [767].

Так что общепринятое утверждение о том, что VI съезд «нацелил партию на вооруженное восстание», не вполне корректно. Съезд «нацелил» рабочий класс и его союзников на «взятие государственной власти». Он констатировал, что осуществить это мирно и безболезненно – невозможно. Но какими именно методами будет ликвидирована «диктатура контрреволюционной буржуазии», съезд заранее не определял.

И еще об одной общепринятой легенде… Многие десятилетия партию большевиков 1917 года именовали «РСДРП(б)». Но достаточно взять «Правду» за этот год, чтобы убедиться, что называлась она – «РСДРП» без всяких скобочек. И это было продолжением дореволюционной традиции, когда большевики считали себя не раскольниками, отпочковавшимися от РСДРП, а преемниками исторических традиций революционной российской социал-демократии. При открытии съезда Михаил Степанович Ольминский напомнил об этом. И на последнем заседании Преображенский предложил назвать съезд – «“VI съездом РСДРП”. Мы, – заявил он, – представители большинства пролетариата – имеем право назвать этот съезд съездом партии и восстановить счет съездов, утерянный меньшевиками» [768].

После принятия резолюции «О политическом положении» Сталин огласил список кандидатов, выдвигаемых съездом на выборы в Учредительное собрание: Ленин, Зиновьев, Коллонтай, Троцкий, Луначарский.

Заключительное слово для закрытия съезда предоставили Ногину. «Как бы ни была мрачна обстановка настоящего времени, – сказал он, – она искупается величием задач, стоящих перед нами как партией пролетариата, который должен победить и победит. А теперь, товарищи, за работу!».

Делегаты встали и запели «Интернационал»: «Это будет последний и решительный бой…»

Бой пришлось принять раньше, чем это мог кто-либо предположить…

Из Разлива пора было уходить. Весь июль бульварная пресса писала о том, что Ленин – то ли на аэроплане, то ли на подводной лодке – удрал в Германию и теперь «гоняет чаи с кайзером в Берлине». Зацепок у контрразведки не было. Но в заметке, которую «Речь» опубликовала 28 июля о съезде большевиков, зацепки появились. «Сильное впечатление на съезде, – писала газета, – вызвало сообщение, что Ленин и Зиновьев, вопреки сообщению газет, за границу не выезжали и находятся в России в постоянном контакте с ЦК фракции большевиков», что свои статьи Ленин печатает в «Рабочем и Солдате», то есть находится где-то рядом с Питером. Даже в нелепейших слухах и то стали называть места весьма близкие. То говорили, что Ленин – с рыжей бородой и в красной рубахе – торгует огурцами рядом с Разливом на станции Курорт. А то и совсем близко: что работает он слесарем на Сестрорецком заводе. «Все газеты, – вспоминал Шотман, – подняли вой и с утроенной энергией стали требовать немедленного ареста Ленина» [769].

«Дело Ленина и др.» поручили вести опытнейшему следователю по особо важным делам Петроградского окружного суда П. А. Александрову, которого ради этого отозвали из отпуска. Керенский, хорошо знавший его, попросил Павла Александровича форсировать арест Ленина, а полковник Никитин передал в его распоряжение группу агентов наружного наблюдения контрразведки. Спустя 22 года, на допросе в НКВД, Александров говорил о том, что сразу «установил неосновательность улик», а затем и «необоснованность обвинения». Но тогда, в июле – августе 1917 года, он повел дело решительно. Сам допросил арестованных – Коллонтай, Троцкого, Луначарского и других. А во все губернии и уезды России пошли секретные циркуляры военным и гражданским властям о розыске и препровождении Ленина в столицу к следователю Александрову [770].

Уходить из Разлива надо было скорее. Уже в конце июля по ночам стало холодать и даже теплые вещи, привезенные Надеждой Кондратьевной, и газеты, которые подсовывали под сено, не спасали от холода и сырости. «Накрываемся, – рассказывает Зиновьев, – стареньким одеялом, которое раздобыла Н. К. Емельянова. Оно узковато, и каждый старается незаметно перетянуть другому большую его часть, оставив себе поменьше. Ильич ссылается на то, что на нем фуфайка и ему без одеяла нетрудно обойтись».

С озера, нагоняя волны, дул пронизывающий ветер. Емельянов вспоминал, как однажды, когда они ждали его жену, разыгралась чуть ли не буря. С Владимиром Ильичем они вышли на берег и увидели, как Надежда Кондратьевна «в лодке борется с волнами… Владимир Ильич побежал вдоль озера в ту сторону, куда относило лодку. И как только ее стало прибивать к берегу, бросился в одежде в воду и помог жене сойти на сушу».

Комары, несмотря на дым костра, ели нещадно. А тут еще пошли обложные дожди и сидеть в темном шалаше, не имея возможности ни читать, ни писать, было невыносимо. Да и шалаш стал подтекать. Зачастили незваные «гости» – то косари заглянут, то охотники. И каждый раз, заслышав голоса, Владимир Ильич напяливал свой парик и брался за косу, а Емельянов или его сын уводили «гостей» подальше. Но однажды ночью, когда никого из Емельяновых не было, какой-то охотник забрел прямо в шалаш. «Мы постарались, – рассказывает Зиновьев, – незаметно спрятать под сено свою “библиотеку”, т. е. несколько книжек и рукописей, которые успели у нас накопиться… Ильич притворился спящим». А Григорий отвечал невнятно и, как положено финну, односложно. Естественно, что «в каждом таком охотнике, – замечает Зиновьев, – мы подозревали шпиона». Поэтому, как только VI съезд закончился, стали собираться в дорогу.