А. Фурсов - De Aenigmate / О Тайне

Разумеется, и от Советского Союза — наследника исторической России — ожидались определённые изменения, без которых такой союз был вряд ли возможен. Впрочем, такова была позиция «Приората» (или «наследников Меровингов», действительных или мнимых), она, скорее всего, была скоординирована в рамках проекта «новой Европы», действительно разрабатывавшегося после Второй мировой войны. Об этом проекте в своем романе «Блаженны миротворцы» (Париж, 1950) Раймон Абеллио писал: «Социалисты повсюду, их цель — франко-германо-русский блок, ось Париж — Берлин — Москва, призванная освободить Запад от противоречий англосаксонской экономической системы» [262]. О том же самом говорил годом раньше и генерал де Голль (постоянно опиравшийся, по словам М. Байджента и его соавторов, на поддержку Пьера Плантара): «Со своей стороны заявляю, что в основании Европы должно лежать согласие между французами и немцами. Надо раз и навсегда указать и на необходимость строить Европу вместе с Россией, как только она изменит свой режим. Такова программа всех истинных европейцев. Такова моя» [263].

В то же время Пьер Плантар, как об этом пишут те же М. Байджент, Р. Ли и Г. Линкольн, неоднократно жаловался им на засилие в «Приорате», как он сам говорил, «англо-американского континента» [264]. Об огромном влиянии англо-американцев пишут и Л. Пинкет и К. Принс, по выражению которых участие британских спецслужб в его деятельности — постоянный «ускользающий образ» [265]. Неоднократно указывали имена крупных британских банкиров Рональда Стенсора Наттинга, офицера МИ-5, виконта Фредерика Лазерса, сэра Вильяма Стивенсона и, особенно, графа Сельборна (Ронделла Сесила Паркера), в 1942–1945 гг. министра военной экономики, отвечавшего за деятельность Управления специальных операций, и др. [266]С британской разведкой был связан и знаменитый писатель Андре Мальро, в 1930-е гг. крайне левый, а затем игравший особую роль при возвращении де Голля к власти, министр культуры в кабинете Генерала [267]. Именно Мальро был, пожалуй, основным из тех, кто «продвигал» находки в Ренн-ле-Шато на национальном и международном уровнях. Наконец, и сами М. Байджент, Р. Ли и Г. Линкольн — не французы, не немцы, не испанцы и не русские, а именно англо-американцы, как и большинство других пропагандистов «Приората», прежде всего, создателей «Кода да Винчи». И наконец, самое главное — все «рукописи на пергаменте, относящиеся ко временам Меровингов», переданные в 1955–1956 гг., когда был юридически зарегистрирован «Приорат», были присланы Пьеру Плантару из Великобритании. Но они оказались… подделкой [268]. Всё, действительно, крайне запутано…

Далее мы должны будем обратиться не только к политической, но и к церковной истории, к вопросам религиоведения и символики. Важнейшая концепция «Священной загадки» связана прежде всего с проблемой легитимности политической власти. Как правило, консервативная политическая и правовая мысль в её «обычных» разновидностях, констатируя нелегитимность власти в том или ином государстве, указывает на некие вехи-события, откуда идёт отчёт такой нелегитимности. Например, для России чаще всего указывают на 1993, 1991, 1917, 1666 гг. (и всё это вместе, действительно, верно). Для Европы всё ещё проще — как правило, речь идёт о французской революции 1789–1793 гг. «Священная загадка» же совершенно справедливо указывает на то, что всякая власть в Европе нелегитимна, начиная с VIII в. — убийства Дагоберта II в 769 г. с последующим незаконным воцарением каролингской династии. Более того, М. Байджент, Р. Ли и Г. Линкольн без всяких оговорок указывают на то, что у истоков этой поистине великой узурпации стояла Римско-католическая церковь, а если быть строгим, то Римская епархия, «по совершенно особым обстоятельствам» благословившая эту узурпацию, более того, возглавившая её и тем превратившаяся из Царства не от мира сего в глобальную псевдомонархическую структуру. И с этим мы полностью согласны. Такая поистине трагическая ситуация, ставшая одной из причин «кризиса современного мира» (Р. Генон), для традиционалистского и истинного монархического (а не просто реставрационистского) сознания вопиет об истинном восстановлении пропорций. На самом деле — если мыслить до конца — узурпация стоит у самых истоков Творения, и первым узурпатором является Князь века сего. Поэтому на самом деле проблема эта является не исторической и не политической, а метаисторической и метаполитической, и попытки решить её в историческом времени неизбежно оборачиваются пародией и новой, ещё более кощунственной, узурпацией. За одним исключением: прямым Божественным вмешательством в ход истории. Но его ли чают авторы книги, один из которых — сотрудник радио Би-Би-Си, — вот вопрос.

Для того чтобы понять логику наших авторов, точнее, не их собственную логику, а логику, восстанавливаемую ими, следует напомнить о некоторых наиболее общих метаисторических парадигмах староевропейского (прежде всего французского) сознания, которые в своеобразной форме «оживляет» эта книга. Наиболее чётко данную парадигму сформулировал Франсис Бертен в своей статье «Революция и Возвращение Великого Монарха» ( La Revolution et la Parousie du Grand Monarque [269]):

«Миф о Великом Монархе, или об Утерянном Царе ( Roi Perdu ) архетипически присущ всем традиционным культурам. Во Франции первое его проявление совпадает с крещением Короля Хлодвига в 496 г., когда одновременно с благословением царствующего короля было объявлено через пророчество святого Ремигия ( Saint Remys ) о грядущем пришествии Великого Монарха. Этот миф имеет «матричную» эсхатологическую природу, природу дерева, чьи ветви покрыты листвою пророчеств, предсказаний и преданий, отбрасывающих на землю уже как бы «светскую», «историческую», «мирскую» тень. Оказывается, что история Франции — это история «вечного заговора», филигранно чётко отражающая метаисторический миф о Великом Монархе, который и есть её сокрытый полюс, её тайнодвигатель. Попробуем понять динамику, заложенную в Gesta Dei per Francos . Этот движущийся текст движется не непрерывно, а как бы узловыми толчками, источником которых является Божественное Домостроительство, но именно через свою прерывность миф сам по себе превращается в нечто, непрерывно преследующее сознание людей, подчиняя его пророчествам и предсказаниям, то тайным, то всплывающим на поверхность. Так в свои права вступает История — книга смыслов, заложенных в ней от Начала. Неудивительно, что такая травма, как Революция, пробудила среди как её адептов, так и противников все доселе дремлющие мифы, которые в свою очередь стали приводить в движение новые и новые события, подобно расширяющимся кругам на воде. Усекновение главы Христианнейшего Короля (Людовика XVI. — В.К.) оказалось разломом истории, который одновременно и предзнаменовал, и открывал эсхатологическую перспективу мифа о Великом Монархе, как и неотъемлемо соединённого с ним мифа о Святом Понтифике или Ангельском Папе. Это не только не случайно, но и неизбежно. Священное Королевство и Римский Понтификат неразделимы; предсказатели и духовидцы всегда и везде говорили о единстве Царства и Священства, иначе говоря, временной и вечной власти, и точно так же их соединяла через отрицание и любая революция» [270].