Василий Сталин - «От отца не отрекаюсь!» Запрещенные мемуары сына Вождя

Отцу Капитолина понравилась. Это я понял сразу же, когда познакомил ее с отцом. Для отца личное мнение, которое он составлял о человеке, было важнее того, что ему про этого человека рассказывали. Но в случае с Капитолиной и впечатление было хорошим, и до клады ват и отцу про нее хорошо. Капитолина – простая девушка, далекая от тех кругов, в которых вращались Галя и Катя. Ее биография, ее спортивные достижения вызывали и продолжают вызывать уважение. Кроме того, она умеет сразу же расположить к себе. У нее приветливая улыбка, добрый взгляд. Недаром же Саша и Надя хорошо ее приняли. Держалась Капитолина просто, естественно. Для отца было очень важно то, что она никогда не пыталась навязывать ему свое общество. Во время встреч держалась скромно, никогда нигде не козыряла принадлежностью к нашей семье. Первый муж Капитолины был армянин. Жили они в Ереване, там Капитолина выступала за «Динамо». Там же она познакомилась с кавказскими традициями и порядками. Сама почти не пила, но могла тост красивый сказать. Отцу и это нравилось, он говорил про нее: «Наш человек». И когда представлял ее товарищам, то говорил: «Это Капитолина, моя невестка». Отца с Капитолиной я познакомил не сразу, мы уже довольно долгое время жили вместе, когда приехали к отцу на сухумскую дачу. «Зачем ты так долго ее от меня прятал?» – удивился отец, намекая на то, что был бы рад познакомиться с Капитолиной и раньше. То, что Капитолина была немного старше меня, и то, что у нее был ребенок от первого мужа, никакого значения для нас не имело. Нам было хорошо вместе.

Свел нас спорт. Сначала я узнал, что есть такая пловчиха Васильева, которая плавает как рыба. Я потом еще называл Капу «моей золотой рыбкой». Захотел на нее посмотреть. С дальним умыслом захотел, потому что старался примечать хороших спортсменов. А тут еще «свой» человек – сотрудник Военно-воздушной академии. Увидел и влюбился. Капа такая, что в нее с первого взгляда влюбляешься. Я ей тоже понравился, и мы сразу поняли, что судьба свела нас не просто так. Я материалист, но верю, что есть какие-то не то чтобы предопределенности, а незримые пути, дороги, которые сводят людей вместе или же разводят навсегда. «Твое от тебя не уйдет», – гласит грузинская пословица, вариант русской «Чему бывать, того не миновать».

Я уговорил Капу перейти на тренерскую работу. Напирал на то, что личных достижений у нее хватает. Сколько рекордов установила, сколько соревнований выиграла – пора бы и опытом делиться. Она согласилась, но с условием, что продолжит участвовать в соревнованиях. На том и порешили. Капитолина – человек ответственный. Все, за что берется, делает добросовестно. Получилось так, что тренерская работа стала отнимать у нее все больше сил и времени. На себя почти ничего не оставалось. Поэтому Капитолина не смогла принять участие в Олимпиаде в Хельсинки в 52-м [127]. Она мечтала об этом со времени нашего знакомства. О том, что Советский Союз начнет участвовать в Олимпийских играх, говорили уже с 48-го года, когда в Лондон [128], на разведку, отправилась делегация, которую возглавили Ревенко [129]и Бакланов [130]. Вернулась делегация с хорошими новостями. Еще не было создано нашего Олимпийского комитета, а спортсменам уже была дана установка тренироваться с прицелом на Олимпиаду. Я был хорошо знаком с заместителем председателя Спорткомитета Костей Андриановым [131], которого поставили руководить Олимпийским комитетом. До войны Костя руководил Московским спорткомитетом. На этом посту он успел многое сделать. Можно сказать, что совершил спортивную революцию в столице. Мы дружили. Когда требовалось, Костя помогал мне советом. По части спорта опыт у него был большой и разносторонний. Я брал пример с отца. Окружал себя толковыми людьми, хорошими специалистами и ценными советчиками. Костя был одним из таких. И характер у него был «спортивный», свойский, открытый. Я мог бы попросить Костю включить Капитолину в состав нашей делегации. Делегация в Хельсинки поехала огромная, около тысячи человек. Принять участие у Капы не получилось, так пусть хоть побывает, посмотрит. Для опыта, как тренеру, ей бы это очень пригодилось. А Костя мне бы не отказал. Хотел попросить, но потом передумал. Сообразил, что ничего хорошего из этой поездки для Капитолины не выйдет. Одно расстройство. Горько смотреть, как другие делают то, о чем мечтал ты сам. Тогда я просто сообразил, а сейчас испытал на своей шкуре. Когда в небе над моей головой пролетают самолеты, то у меня слезы на глаза наворачиваются. Когда мы ссорились (с кем не бывает), Капа могла упрекнуть меня в том, что я оборвал ее спортивную карьеру. Ссорились мы редко, недолго, и после ссоры скоро мирились. Так скоро, что непонятно было, зачем ссорились. С Капой мне было лучше и легче, нежели с Катей. Капа отходчива, плохое забывает, помнит только хорошее. На все плохое у нее один ответ: «Ну и пусть!» Трудностей она не боится и вообще очень сильная женщина. Не могу ответить, чего у меня к ней больше – любви или уважения.

Я ни от кого не скрывал своего отношения к Капе, и этим не преминули воспользоваться. Чем дольше я живу, тем чаще вспоминаю слова отца, сказанные мне в детстве, когда я напроказничал в школе: «Помни, Василий, ты – Сталин, с тебя спрос особый». Да, особый. Как в хорошем, так и в плохом смысле. Когда в Марфино [132]вокруг пруда установили скульптуры спортсменок, кто-то углядел в них сходство с Капитолиной, и пошли разговоры о том, что я наставил ей «памятников». Сходства на самом деле не было никакого, и я не знаю, кто служил моделью скульптору. Знаю точно, что это была не Капа. Про Марфино всегда ходили какие-то слухи. То говорили, что я на самом деле строю там свою «резиденцию». Спутали меня с кем-то, потому что «резиденций» у меня никогда не было. Да и кто бы мне позволил устроить «резиденцию» в несколько гектаров, с парком и прудом? То рассказывали о каких-то невероятных оргиях, которые я со своими адъютантами устраивал там. Кляузники совсем не учитывали того, что в набитом людьми профилактории оргию при всем желании устроить невозможно. Тут же станет всем известно. Но кляузникам было не до логики. Главное, сказать гадость, пустить подленький слушок. Уж очень многие не могли простить мне того, что я отвоевал для ВВС такой «лакомый кусок», как Марфино. Кто только на него не зарился, начиная с управделами ЦК Крупина [133]и заканчивая адмиралом Юмашевым [134]. Я был настойчив, и у меня был козырь. Летному составу положен регулярный отдых в профилактории? Вот и отдайте нам Марфино, мы там еще и пионерский лагерь устроим. Отдали. Получить средства на приведение профилактория в порядок оказалось не легче, чем получить сам профилакторий. После войны сильно экономили. Была негласная, неизвестно откуда пошедшая традиция урезать любую смету на треть. И так, мол, сойдет, достаточно. Мне пришлось много раз объяснять, что строим мы не на год-два, а надолго, может, и на сто лет, поэтому строить надо основательно. Так, чтобы через пять или десять лет не перестраивать. Экономия она же не только умная бывает, но и дурная. Урезать все подряд – дурная экономия. Сделать наспех, кое-как, а потом переделывать, обходится дороже, чем сразу сделать как следует.