Жан Флори - Алиенора Аквитанская. Непокорная королева

К подобным нравственным укорам Вильгельма Мальмсберийского можно добавить упреки, высказанные ранее нормандским хронистом Ордериком Виталием, видевшим в герцоге, еще задолго до его участия в крестовом походе, человека, не знающего меры, человека, который спутался с жонглерами и фиглярами и соревновался с ними. Стоит ли удивляться тому, что его поход обернулся катастрофой? К тому же, прибавляет Ордерик, в Палестине Гильом не задержался — он предпочел вернуться к себе и сложить жалкую поэму о своих воображаемых злоключениях, в то время как Стефан Блуаский и другие воины, ведомые своим благочестием, остались в Палестине, где приняли мученическую смерть [39] Orderic Vital, Histoire Ecclésiastique, X, 20, 21, éd. et trad. M. Chibnall, The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis, Oxford, 1965–1978, Oxford, 1969, t. V, p. 324 et 342. . Такая моральная трактовка военного поражения крестоносцев была традиционной среди духовенства. Точно так же будут истолкованы и итоги Второго крестового похода, но на сей раз в провале экспедиции упрекнут Алиенору, его внучку. В любом случае, сомнений нет: личность Гильома выводила служителей Церкви из себя!

Став вдовцом в 1118 г., Гильом по-прежнему поддерживал внебрачную связь с Мальбергионой, не имея, однако, возможности жениться на ней, поскольку ее муж все еще был жив. Зато герцогу удалось успокоить духовенство, осыпая его дарами и демонстрируя готовность к примирению. Чтобы изгладить из людской памяти свой бесславный поход в Святую землю, спустя двадцать лет Гильом присоединился к экспедиции арагонского короля Альфонса I Воителя, приняв участие в испанской реконкисте, которую папа в своем воззвании на Тулузском соборе (1118 г.) уподобил крестовому походу. 17 июня 1120 г. вместе с шестью сотнями аквитанцев он внес свой вклад в решающую победу при Кутанде, что южнее Сарагосы. В своем недавнем исследовании Джордж Бич доказал, что в этой битве Гильом сражался бок о бок с последним эмиром Сарагосы Имадом Аль-Давлой, чье имя переводилось на латинский язык как Mitadolus. Этот мусульманский правитель счел лучшим вступить в союз с христианами, нежели оставаться под тяжелой пятой фанатиков-альморавидов. Вероятно, именно по этому случаю он подарил Гильому чашу из горного хрусталя, сегодня хранящуюся в Лувре под именем «чаша Алиеноры», Историю этого сосуда описывает надпись, сделанная по распоряжению Сугерия, аббата Сен-Дени: «Чаша эта была подарена королю Людовику его супругой Алиенорой. Митадол даровал ее деду Алиеноры. Король отдал ее мне, Сугерию, а я передаю ее святым». Таким образом, эта чаша свидетельствует о существовании сотрудничества мусульман и христиан в северной Испании, а также доказывает, что Гильом IX поддерживал контакты не только с королем Арагона, но также с арабами и с мусульманской цивилизацией аль-Андалус. Некоторые свидетельства указывают даже на то, что Гильом мог довольно хорошо знать арабский язык и использовать его в одной из своих кансон [40] Этой теме посвящены многочисленные статьи Джорджа Бича, в частности Beech, G. T., «The Ventures of Duces of Aquitaine into Spain and the Crusader East in the Early Twelfth Century», The Haskins Society Journal, Studies in Medieval History, vol. 5, 1993, p. 62–75; Beech, G. T., «Eleanor of Aquitaine Vase», dans Wheeler, B. et Parsons, J. C. (éd.), op. cit., p. 369–376. . Это открытие открывает новые перспективы в вопросе о возможных связях поэзии трубадуров с арабо-мусульманским миром. Мы еще вернемся к этой проблеме во второй части книги.

Вернувшись из Испании, князь-трубадур воплотил в жизнь проект, занимавший его мысли: брак своего сына Гильома (будущего Гильома X), рожденного от Филиппы, с Аэнорой, дочерью «Мальбергионы» и виконта Шательро. Эта пышная свадьба состоялась в 1121 г. Три года спустя у супружеской четы родился первый ребенок — Алиенора.

Последние годы Гильома IX были омрачены неудачами на политической арене: бунтовали аквитанские бароны, в его землях свирепствовал разбой, были потеряны Тулуза и Гасконь, доставшиеся Альфонсу-Иордану, сыну графа-крестоносца Раймунда Тулузского, (рожденному в Святой земле, о чем свидетельствует его имя), который в 1108 г. стал наследником своего брата Бертрана, получившего графство Триполи. Умер Гильом в Пуатье 10 февраля 1126 г., когда ему было пятьдесят четыре года. Четырнадцатью годами ранее, получив ранение при осаде Тайбура, герцог счел, что настал его последний час. Тогда он сочинил конже, кансону XI, поведавшую нам о том, какой видел свою жизнь Гильом Аквитанский, когда думал предстать в скором времени пред верховным Судьей:

Мотив раскаяния не должен ввести нас в заблуждение: исцелившись, Гильом, как мы знаем, не отказался ни от рыцарских подвигов, ни от пышности и блеска, ни от любви Мальбергионы, которую он, напротив, не таясь поселил в своем герцогском дворце в Пуатье. Жизнеописание («Vida») Гильома, составленное в XIII в., вероятно, не имеет непосредственной информативной ценности, однако в его нескольких строчках прекрасно схвачен образ принца-трубадура, сочетавшего в себе черты рыцарства и куртуазного обхождения:

«Граф Пуатевинский был одним из куртуазнейших на свете мужей и превеликим обманщиком женщин. Как доблестный рыцарь владел он оружием и отличался щедростью и великим искусством в пении и трубадурском художестве. И немало странствовал он по белу свету, повсюду кружа головы дамам» [42] Там же, с. 8. .

Когда Гильом IX скончался, Алиеноре было всего два года. Конечно, у нее не могло остаться каких-либо воспоминаний о своем экстравагантном предке. Однако даже если не верить в то, что характер человека может передаваться по наследству, с трудом можно допустить то, что личность Алиеноры не испытала хотя бы минимального влияния со стороны ее деда, пускай даже она знала о нем только по рассказам. Такой человек никого не оставлял равнодушным.

У отца Алиеноры Гильома X, конечно, не было того гения, величия и размаха, коими обладал князь-трубадур. Гильом X не был поэтом, но при его дворе в Пуатье привечали трубадуров, которые продолжили и развили — каждый на свой лад — куртуазную поэзию, воспевающую любовь. При дворе Гильома, окситанская лирика смешалась с кельтскими мифами, благодаря которым на свет вскоре появятся первые куртуазные и рыцарские романы. Так, частому гостю двора Серкамону, написавшему поэму на смерть Гильома X, была известна история Тристана и Изольды, как и хулителю «ложной любви» Маркабрюну, который в своем «planh» (плаче), сочиненном чуть позже кончины герцога, писал, что отныне он чувствует себя «потерянным, как Артур». Такие упоминания свидетельствуют о знакомстве с, по крайней мере, некоторыми фрагментами мифов о короле Артуре, причем в той форме, которая бытовала задолго до того, как ее в 1138 г. переработал Гальфрид Монмутский. Об этих легендах поэты могли узнать от сочинителя Бледри (Брери), который несколькими годами ранее также посещал пуатевинский двор, и познакомил его с этими темами [43] Gallais, P. «Bleheri, la cour de Poitiers et la diffusion des récits arthuriens sur le continent» (Société Française de Littérature Comparée, Actes du 7 congrès national), Paris, 1967, p. 47–79. .