Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Партийные информаторы сходились на том, что настроение рабочих осенью 1927 г. по отношению к войне было «в целом удовлетворительное».

В одном из документов содержалась любопытная характеристика настроений рабочих по возрастным группам: «Вопрос о войне особенно горячо обсуждала молодежь. Среди ее велись такие разговоры: Наконец-то нам представляется случай расправиться с империалистами. Многие из молодых рабочих выражали желание проситься в войсковые части и на фронт без всяких медицинских осмотров и прохождения различных комиссий. За войну высказывались и рабочие средних возрастов, но при этом выражали опасение, что наш союз в смысле подготовленности в техническом отношении значительно ниже капиталистических государств, а следовательно, пока пролетариат этих государств сумеет организованно оказать противодействие этой войне — мы можем быть побеждены химической войной. Рабочие старших возрастов часто высказываются с боязнью о войне потому, что она опять принесет разорение, будут недостатки и всяческие лишения» {393} 393 Там же. Д. 31. Л. 19–20. .

Что же касается крестьянства, то, как писал в закрытом письме, адресованном в ЦК партии, один из секретарей Челябинского окружкома ВКП(б), в сентябре 1927 г., «как общее явление, мнения основной части крестьянства, которые удалось установить при проведении собраний и митингов в основном сводятся к тому, чтобы избежать войны». И далее он приводит такие высказывания: «Лучше откупиться хлебом, налогом, но не воевать… Какой угодно ценой уступок войну предотвратить… Для того чтобы оттянуть войну [крестьянство — авт.], согласно заплатить налог в два раза больше» {394} 394 Там же. Д. 87. Л. 111. .

К тому же выводу пришли составители информационного сообщения по Уральской области. Подытоживая различные мнения, звучавшие в уральской деревне, они подчеркнули: «Середняцко-бедняцкая группа крестьянства стоит на той точке зрения, что нам, СССР, во что бы то ни стало надо продолжать мирный труд, период мирной передышки… Эти заявления являются продуктом глубокой продуманности создавшегося положения. Все еще чувствуя последствия империалистической и Гражданской войн, бедняцко-середняцкая часть крестьянства дает себе ясный отчет в том, что война в конечном счете приведет к истощению всего народного хозяйства» {395} 395 Там же. Д. 31. Л. 63–64. .

Выше уже отмечалось, что принятая в документах ОГПУ социально-классовая градация (настроения бедноты, середняков, кулачества) весьма условна [38] Ряд историков, в частности, А. В. Баранов, придерживаются другого мнения. Они подчеркивают, что «на эмпирическом материале 1927 г. подтверждается гипотеза о сословно-классовой сегментации политического сознания земледельцев Юга России… Зажиточные крестьяне и казаки, часть служащих, “нэпманы” проявили неприятие советской практики властвования и надеялись на успешную войну ради свершения режима. Середняцкая толща крестьянства и часть казачества была настроена пацифистски и, скорее всего, осторожно ждала исхода событий. Наконец, третий тип настроений характерен для бедняцких слоев “иногородних” крестьян, для рабочих и маргинальных групп. Это — антинэповский экстремизм и желание воинственно защищать “подлинную” советскую власть от перерождения». См.: Баранов А. В. Указ. соч. С. 189. Проблема, однако, в том, что социальная принадлежность носителей той или иной позиции, отмеченная в материалах ОГПУ, которые использует Баранов, далеко не всегда соответствовала действительности. . Социальная принадлежность высказываний (а порой и их авторов) определялась по содержанию, а точнее, по отношению к Советской власти. В цитированном выше информационном сообщении содержатся любопытные нюансы. С одной стороны, есть примеры негативных высказываний бедняков и середняков: «Что сейчас говорить о войне, когда наши крестьянские нужды во внимание не принимаются… Вот воевали, воевали, а все пошло насмарку, бедняк остался ни с чем, душат налогами». С другой, в разделе «Настроения кулачества» приводятся слова, вполне по смыслу совпадающие с теми, которые несколькими страницами выше характеризовались как «продукт глубокой продуманности создавшегося положения», например: «Англия скоро объявит нам войну, а тогда все мужицкие труды за годы мирной жизни пойдут насмарку, потому что если будет война, хлеб и скот у крестьян будут брать у крестьян так же, как и брали раньше» {396} 396 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 5. Д. 31. Л. 64, 67. . [39] Впрочем, не ОГПУ принадлежит сомнительная честь условного деления крестьянства на антагонистические социальные группы в зависимости не от реального социального статуса, а от взглядов и высказываний. Как отмечает американский исследователь Я. Коцонис, еще до революции в деревенском обществе «в атмосфере навешивания ярлыков и взаимных обвинений нередко возникали ссоры между различными группами сельских жителей… при этом каждая сторона называла другую “кулаками” и “подкулачниками”, торговцами или “богатеями”». См.: Коцонис Я. Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914. М., 2006. С. 247

И в рабочей среде, по мнению как ОГПУ, так и партийных органов, «как пораженческого, так и контрреволюционного характера настроения и разговоры наблюдаются исключительно среди тех рабочих, которые ранее состояли в тех или иных политических партиях (главным образом, меньшевики)» {397} 397 Там же. Л. 21. . Проверить это утверждение не представляется возможным, хотя, с другой стороны, в нем, очевидно, есть доля истины: в политических партиях состояли рабочие, отличавшиеся более высоким уровнем образования, социальной активности, и, в силу этого, более склонные к критической оценке существующего положения.

В целом, как подчеркивает М.М. Кудюкина, реакцию населения на «военную тревогу» 1927 г. «вполне можно определить как поведение в условиях начинающейся войны. Широко циркулировали слухи не просто об угрозе войны, а о начавшихся военных действиях. Угроза вскоре оказаться на оккупированной противником территории оказывала заметное влияние на принятие решений» {398} 398 Кудюкина М. М. Война, которой не было: военная угроза 1927 г. // Homo Belli — человек войны в микроистории и истории повседневности. Нижний Новгород, 2000. С. 262. . Примерно о том же пишет Н.С. Симонов: «Судя по характеру поведения, страна оказалась в своеобразных условиях имитации внешней войны» {399} 399 Симонов Н. С. Крепить оборону… С. 157. .

Любопытно отметить один характерный нюанс — своеобразный «феномен отложенной тревоги». Считается, что к концу 1927 г. ситуация более или менее нормализовалась. Прекратились пугающие выступления советских лидеров, снизился тон прессы. Сводки на первый взгляд демонстрируют некоторое снижение «военных настроений». И тем не менее зимой 1928 г. вновь появляются многочисленные свидетельства о неспокойном настроении в целом ряде регионов, в частности на Урале: «Крестьяне у нас до того перепуганы насчет войны, что только о ней и говорят. Разубедить их почти нет никакой возможности. “Почему, — говорят они, — нет мануфактуры, муки. Да потому, что скоро будет война и хлеб отбирают для войны”. Селькор Фофанов из Кунгурского округа сообщает о некоей пророчице, которая говорит: «Весной этого года будет война и возьмут от 18 до 45 лет всех на войну, а после войны наступит на царство монархий» [так в тексте — авт.] {400} 400 ЦДООСО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1357. Л. 41.