Коллектив авторов - Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 1

Западный человек становится более динамичным, активным и лучше вооруженным, чем человек Востока, не благодаря свободе личности, о которой тогда приходилось лишь мечтать, а ввиду постоянного страха перед нашествием с Востока. Европа долго помнила арабское завоевание Иберийского полуострова, юга Франции и Италии, Кипра, Крита, Мальты, Сицилии, Сардинии и Корсики в VII–XI вв., а после XI в. – постоянную, вплоть до XVIII в., угрозу корсарства, войны и крестовые походы, приносившие европейцам потерь и неудач больше, чем добычи и преимуществ. Не случайно и то обстоятельство, что первыми колонизаторами явились на Востоке португальцы и испанцы, т. е. те европейцы, которым пришлось отстаивать свою независимость и государственность в многовековой борьбе с мусульманами. Освободившись от последних, они по инерции продолжили борьбу уже вне Европы, стремясь не только закрепить победу, но и реализовать накопленный за века сражений боевой, технический и духовный потенциал.

Вместе с тем у Востока не было особых причин ни материального, ни военного, ни иного порядка особенно беспокоиться вплоть до XVII в. относительно европейской угрозы. Неудачи в боях с людьми Запада обычно были временными или же компенсировались успехами в других местах (об этом – позже). Самодостаточность, даже самодовольство восточных правителей порождали беспечность и легкомыслие в отношении усилившейся Европы. Это своего рода самоуспокоенность и даже безразличие неплохо гармонировали с особенностями климата, повседневного быта и обычаев Востока, с манерой поведения многих его правителей, часто недооценивавших противника и считавших необходимым прежде всего продемонстрировать ему свое величие и высокомерие. В результате они в большинстве случаев не заметили, упустили момент необратимого изменения в соотношении сил.

Подобное поведение правителей Востока не было следствием какого-то патологического ослепления, непонимания ситуации или деспотического произвола. Все дело в том, что в XVI–XIX вв. имело место не «отставание» Востока, а «опережающее развитие» Европы. Даже темпы экономического развития Востока были в то время близки к европейским. Вообще Европа лишь к середине XVIII в. догнала страны Востока по производительности труда и уровню потребления. По некоторым подсчетам, в 1750 г. ВНП на душу населения в Западной Европе составлял 190 долларов, а в 1800 г. – 213, в то время как в Азии – соответственно 190 и 195. Самая богатая страна Европы – Франция – стала превосходить по этому показателю (250–290 долл. в 1781 г.) самую богатую страну Востока – Китай (228 долл. в 1800 г.).

Рост уверенности в своих силах привел к изменению отношения европейцев к Востоку. Еще раньше, после сражения 1683 г. под Веной, но особенно после двойного захвата Крыма русской армией в 1736–1737 гг. и продемонстрированной всему миру неспособности османов помешать этому, в Европе исчез комплекс страха перед Востоком и стал зарождаться комплекс превосходства над ним.

Последней на этот путь вступила Россия, которая подобно странам Иберийского полуострова, долгое время находилась под непосредственным господством восточного государства (Золотой Орды), а затем – в сложном контакте с его наследниками. Ордынское правление «оставило много несмываемых следов в русской жизни, которые были очевидны долгое время после ее освобождения» – считает видный историк Георгий Вернадский. Русские князья чеканили монеты с арабской вязью, пользовались тюркской и персидской керамикой, сиро-египетским стеклом, арабским оружием и боевым снаряжением. Огромную роль сыграл прилив татарской знати в русскую аристократию. В XVII в. 156 из 915 ее семейств были потомками выходцев из Золотой Орды, что способствовало восприятию Русью многого из культуры, нравов и политической практики мусульманских соседей. Знатные беки и мурзы Казани, Астрахани, Крыма, Ногайской Орды и Сибири вместе со своими близкими людьми, слугами и воинами продолжали пополнять московскую, да и прочую российскую элиту в XVI–XVII вв., вследствие чего произошел, по Г. Вернадскому, «эффект отложенного действия», благодаря которому «прямое татарское влияние на русскую жизнь скорее возросло, чем уменьшилось, после освобождения Руси».

Московским государством заимствовались у соседей-мусульман судебная практика, боевая техника, методы ведения войны, а также способы управления, традиционные для тюркского общества (в частности, деление на знать – «белую кость» и простой люд – «черную кость»), почтовая и торгово-конная служба «ям» (отсюда – «ямщик»), система сбора дани. Были взяты от Орды и ее наследников (или при их посредничестве) система всеобщей воинской повинности, некоторые виды вооружения, дипломатический этикет, обычай «бить челом» (т. е. кланяться до земли). Москва усвоила некоторые нравы степных ханов, отдельные должности и порядки их дворов. Более чем заметное в XV–XVI вв. влияние Казанского ханства на быт и архитектуру Руси позже уменьшилось. Но долго еще оно сказывалось в повседневной жизни и, особенно в политической культуре.

Самым же примечательным явилось то, что мусульмане на присоединявшихся к России в XVI в. и позже землях считали российских государей законными наследниками власти ханов Золотой Орды. Они называли царя «Ак Падишах», т. е. «Белый царь», признавая тем самым преемственность его власти от «Ак Орды» («Белой Орды», как называлась у мусульман Золотая Орда). Москва всячески поддерживала и использовала эту концепцию, тем более что она вооружала ее в борьбе против претензий наследников Золотой Орды, требовавших от нее дани и покорности. От такого рода претензий ханов Крыма Россия освободилась лишь в XVIII в.

Реформы Петра I повернули Россию лицом к Западу и заставили ее забыть многое из восточного наследия. Однако это наследие продолжало сказываться в социальных особенностях и повседневном быту европеизировавшейся «сверху» империи, в специальной терминологии (торговой, военной, финансовой и т. п.), в наличие особых общественных групп («служилых татар» и др.) и особых регулярных «инородческих» формирований в составе русской армии, в институте казачества, восходившего к степным заставам еще «Ордынской Руси» во главе с ата-теменами («отцами тьмы», т. е. войска в 10 тыс. чел.), от которых и пошли потом атаманы. Но наиболее цепки восточные заимствования (не только из Орды, но и из Византии, а также – от кабардинских князей, будто бы подсказавших царю в XVI в. саму идею опричнины) оказались в сфере осуществления царской власти, определив ее сверхцентрализацию и деспотизм в области политики, экономики и (учитывая зависимость церкви от престола) идеологии. Это предопределило многое в дальнейшей истории как России, так и российского Востока.